Дмитрий Пригов - Монады

Да-аааа.

Девочка выходит на крыльцо, погружаясь в то же самое марево света, обволакивающее отца, няньку, солдат, в дальнем углу сада починяющих ограду. Почему-то всегда она вспоминает себя в полнейшем одиночестве, словно и не было ни брата, ни сестер. Странно, но так. Но, возможно, в этом ее новом, предполагаемом бытии и действительно не было никаких сестер и братьев. Никого, кроме нее. Вполне возможно. Даже наверняка.

Девочка оглядывается. Сквозь листву просматривается кто-то огромный, развеваемый мелкими просветами на множество сверкающих осколков. Или это многочисленные взблескивающие глаза? Но местные знают, что лучше не приглядываться. Посмотришь, посмотришь да после и не оторвешься. Не оторваться. Так и останешься сидеть на крыльце с застывшим лицом, обращенным в это мерцающее нечто.

Потом уже, ночью, под покровом такой же ослепительной тьмы, оно, это самое, с шумом раздвигая листву, выползет наружу, приблизится, обдаст горячим с легким горчащим привкусом миндаля дыханием и затянет в свое недифференцированное засасывающее пространство. Ужас!

Редкие узбеки-садовники, разбросанные по всему саду, с сообщническими улыбками склонят смуглолицые головы в тени деревьев, взглянут исподлобья, потупят взгляд и смиренно замрут. В руках их взблескивают длинные острые садовые ножи. Кто знает, о чем они?

Действительно, кто их знает.

Теперь поезд и купе девочки наполнялись новыми и почти мгновенно сменявшимися попутчиками. Девочка едва успевала познакомиться, присмотреться к их лицам, как они слезали на неведомых полустанках и платформах, исчезая в растворяющих и растворяющихся пространствах.

– Пока!

– До свидания.

Девочка уже не оставляла на столике свои золотые вещи. Постепенно привыкала к новой жизни и новому обиходу. Проходящие мимо бросали быстрый взгляд в ее сторону. Что-то останавливало их. Уже миновав, они оборачивались и убеждались – да, вполне непривычное.

За окнами бежали плоские однообразные степи, желтоватое полусухое покрытие с многочисленными бугорками – норками бесчисленных сусликов. Зверьки, приподнявшиеся на задних лапках, медлили, медлили и бросались по своим укрытиям при приближении грохочущего железного чудища. Все-таки поезда еще нечасты были в тех местах. Снова высовывались. Гул стихал. Поднятая пыль привычно оседала по своим провалам и впадинам. До следующего утра можно было жить спокойно.

Всадники в сих местах осторожно вели своих лошадей под уздцы, дабы те не переломали ног, попав копытом в эти бесчисленные дыры. Да и вообще, кто знает, чья страшная, когтистая, хищная лапа вдруг высунется оттуда и стремительно затащит к себе бедное всхрапывающее животное. А может, и сразу множество тощих костяных рук из бесчисленных земляных отверстий, молнией вскинувшись в прозрачном воздухе, разом утянут с собой под землю немалый караван подуставших и полусонных путешественников. И уж где они опомнятся? Опомнятся ли?

Попадались отдельные застроенные домами островки людских поселений, казалось, отгороженные от всего остального мира непролазной безутешной вечностью. Иногда промелькивали и более обширные заселенные пространства. Даже небольшие городки, огороженные непрерывающейся глухой стеной глиняных оград.

Но тоже, тоже – все безутешно так!

И снова – бесконечное глухое желтеющее пространство.

Такой же нескончаемой линией заборов у них в Китае была обнесена и немалая зона обитания иностранных концессий. По ней можно было всю территорию обежать вокруг. И девочка действительно не раз проделывала это. Ловкая была. С трех лет отец приучил ее к стрельбе из духового ружья. Ставил на табуретку, подвешивал на веревочке мыло, и она без промаха всаживала в него металлические пульки. Пульки выковыривались, мыло отодвигалось и отодвигалось, но девочка по-прежнему била без промаха.

По соседству за забором проживала немецкая эмигрантская семья – фон Копинг. Иногда пульки залетали и на их сторону, впрочем, на излете и уже без всякого видимого вреда или ущерба для соседей. Те даже и не замечали. Отец же с дочерью переглядывались и снова принимались за свое.

Но в основном Копинги запомнились тем, что с их дочкой, ровесницей девочки, толстой и упрямой Кити, шли упорные и нескончаемые бои за заводного металлического крокодила, который почему-то постоянно перелетал с той, «копинговской» стороны в их сад. Соответственно, девочка считала его уже своим. Приходила Кити и вцеплялась в него с невероятной силой. Но, благодаря упомянутой выше спортивной сноровке, девочка всегда оказывалась победительницей. Появлялись родители, разнимали соперниц, возвращали крокодила «копинговской» стороне. Потом все повторялось.