Дмитрий Пригов - Монады

Вот, к примеру, не так давно по случайной причине зашел я в совсем не свойственный мне достаточно дорогой ресторан. Я сидел, не спеша оглядываясь по сторонам, не очень, правда, открыто и демонстративно. Все было в пределах некоего, мной трудно определяемoго, приличия и моды. Всюду зеркала, какие-то причуды и штучки по углам и стенам, но не то, чтобы уж наглые и шокирующие. Незаметно приблизившийся со спины официант кошачьим движеньем худощавой руки затеплил свечку, погруженную в нечто матово-голубовато светящееся посреди стола. Мягко положив передо мной меню в кожаной тиснёной обложке, спросил:

– Что пить будем?

– А что есть?

– Все есть. – Несколько досадливо даже заметил он.

– Пиво есть разливное?

– Есть… – и последовал достаточно [длинный]список.

– Ну, пятую Балтику.

– Хорошо. – Он холодно глянул на меня и исчез.

Однако вернемся все-таки к Кузьмину. Быстро и подозрительно глянул на него снизу и исподлобья, я все-таки гораздо ниже его буду. Во мне где-то 172–173 см, а он на все 180 потянет. Но это так, для достоверности описываемой ситуации. Хотя, конечно, все чудовищно, чудовищно недостоверно.

Так вот, мелкий мой вышеупомянутый страх и поспешность выявились только в несколько неестественно-поспешном ласковом, но уже запоздалом заискивающем выспрашивании:

– А как это будет?

– Ну, обычный суд, по обычным правилам.

– Обычный?

– Да, обычный литературный суд.

– Литературный?

– Да, обычный литературный.

– Понятно. Что, и обвинитель будет? – с некой особой интонацией, стараясь не выдать дрожания голоса, спросил я, не глядя собеседнику в лицо.

– Ну, это без проблем! Их сколько угодно! – мгновенно, без малейшей паузы на обдумывание, казалось бы, столь специфического вопроса и с рассчитанной на мгновенное доброжелательное понимание улыбкой отвечал милый Кузьмин.

– Даааа… – протянул я, что-то еще промямлив вслед, невнятное даже для самого себя, желая потянуть время, чего-то там сообразить, но главное – перевести дух и сохранить лицо. Ничего не соображалось. – И защитники будут? —

– Конечно же. Как и следует по ритуалу. Мы постараемся найти. Но Вы понимаете, – он сделал определенную милую гримасу, – это нелегко. В крайнем случае, я постараюсь что-нибудь там сам сказать.

– Да, понимаю, – понимающе протянул я. Я действительно, понимал очень хорошо. И меня не то чтобы пугало это мое ясное понимание проблемы, но как-то расстраивало. Вернее, сама ситуация, которую я понимал столь отлично и откровенно.

– Спасибо, спасибо, – пробормотал я, вглядываясь в лицо последней своей надежде. Оно было по-прежнему весело и безмятежно.

– А что? Вас что-то беспокоит?

– Меня? Нет, нет, что Вы? Что же меня может беспокоить? Все нормально.

– Мне показалось…

– Нет, нет. Именно что показалось, – уже даже и несколько покровительственно улыбнулся я. – Конечно же, я готов. Даже с удовольствием.

– Вот-вот, я так и думал, когда разговаривал с другими, прежде чем предложить Вам.

– Вы говорили с другими?

– Естественно. И все охотно готовы принять участие.

– Ну, ладно, – неопределенно закончил я эту беседу.

Я, конечно же сразу все понял. Вернее, понимал и знал все давно и заранее, но в первый раз осознал и ощутил в такой вот материально, прямо матерчато-тактильной реальности, обволокшей, обмотавшей меня грубой своей фактурой. Понял всю безнадежность своей ситуации. Как говорили знающие: и вообще жизнь не удалась.

– Что, что-нибудь не так?

– Нет, нет, все нормально.

– Что нормально?! Что нормально?! – возвопил я к себе внутреннему. Вернее, Я внутренний к себе внешнему.

– A твои заслуги перед культурой и литературой, в частности?! Что? Ничего уж и не значат? – невпопад и неубедительно вмешался вялый голос моего чувства собственного достоинства.

– Так ведь они же, молодые же…

– И что? Им что, все дозволено, что ли? А? Не ведать прошлых и нынешних заслуг и достижений? Кто они такие, чтобы не ведать да еще и судить нас?

– Ну, они эти…

– Вот эти и должны знать, что они – эти!

– Они это и знают. А мы – это мы. И мы кое-что все-таки значим, в отличие от них.

– От кого от них?

– Ну, которые тебе судить хотят.

– Ааааа, эти… Может, не будем?

– Что не будем?

– Судиться не будем?

– Да нет, это уже невозможно. Я уже обещал. А не будем это… – в бутылку лезть.

– А кто лезет?

– Ну, не обижайся, не обижайся. Я же в лучшем смысле.

– А что мне обижаться? Это тебя ведь судить-то будут. Мне-то что обижаться?