Дмитрий Пригов - Монстры

Все лениво, но в то же самое время и настороженно переглянулись. Минутой позже и забыли.

– Спички есть? – строго спросил Васька.

– У меня, у меня есть, – засуетился Федя. – Щас, руки вытру. – Он торопливо стал обтирать мокрые руки о серые повылинявшие трусы и мятую майку.

– На. – Димка длинной пластичной рукой протянул Ваське коробок.

– Спасибо, – неожиданно ответил тот. Потом поправился: – Угу, – чиркнув спичку и сложив руки домиком, уткнувшись веснушчатой мордочкой, начал ритуальную процедуру прикуривания на ветру. Стоящие, щурясь на солнце, наблюдали. Наконец по щекам и носу, плотно уткнувшимся в домик сложенных рук, поплыл дымок. Все облегченно вздохнули. Васька достойно выпрямился с прикуренной папиросой. Федька, вытерши руки, радостно и услужливо протягивал полупустую пачку. Все, кроме Димки, торжественно взяли по одной и, прикладываясь к Васькиному огоньку, прикурили. Опустились на пожухлую траву и замерли. Кого могли напомнить застывшие в блаженстве на пологом речном берегу залитые солнечным светом послевоенные наголо стриженные слободские мальчуганы? Ну разве только таких же в любом уголке нашей неразнообразной Родины. Или же не таких. Даже совсем-совсем других. И не детишек вовсе. Троих-четырех молчаливых и сосредоточенных, с бронзовыми от горного загара спокойными лицами, но тоже бритых наголо, поблескивающих голыми лоснящимися черепами, взрослых человеческих особей мужского пола, расположившихся спиной к прямо испаряющейся в холодном голубоватом кипении невысокой ступе на альпийском склоне под прямыми лучами золотого, почти тибетского солнца, и спокойно глядящих прямо перед собой. Да, пожалуй, только их. И то не очень.

На противоположной стороне, то вздымаясь, то проваливаясь, в соответствии с неровностями прибрежных холмов, бежали кирпичные стены краснеющего монастыря. Бывшего. Ныне в пределах монастырских стен расположился простой санаторий какого-то незначительного ведомства. Значительные-то – Министерство обороны, КГБ, МВД, МПС, ВЦСПС, Совмин, ЦК КПСС, ВЛКСМ, Минобороны, Генштаб, Госплан, КГПК, Минэнерго, АН СССР и другие – все больше на югах да по целебным водам свои роскошные здравницы воздвигали. Райские такие постройки с башенками, куполами, мраморными холлами и лестницами, художественными росписями, картинами и хрустальными люстрами внутри. С многочисленным уважительным и сдержанным персоналом. А тут, в Звенигороде, располагалось нечто нехитрое. И народ соответствующий. Жены да дети-внуки мелких начальников маловлиятельных министерств и невнятных ведомств бродили вдоль прекрасных, чуть-чуть облезлых, но все еще ярко алеющих на фоне свежей листвы обступающего их орешника, монастырских стен.

– Как у людей только совести хватает? – низкорослая и плотная Людмила Васильевна остановилась перевести дыхание. – Все-таки здесь крутой спуск. Я обычно хожу в другую сторону. – Мелкие капельки пота покрыли ее веснушчатое лицо.

– Вы, Людмила Васильевна, носом дышите. Носом легче. Лилечка, куда ты побежала? – крикнула она вослед мелькающей вдали маленькой фигурке с разлетающимися в стороны тощими косичками. – Без нас не спускайтесь! Какая прелесть. – Она обвела чуть затуманенным от наслаждения взглядом действительно прекрасные, с некоторой, правда, ноткой грусти и щемительности, звенигородские окрестности.

– Сашок! Возьми Лилечку за руку. Да, да, прелесть, – подтвердила Людмила Васильевна. И снова детишкам: – Осторожно! Спуск!

Да куда там! Напрасно. Поздно. Они давно уже мелькали внизу на мелком, пушистом речном песке. Разом бросились в него нечувствительными тощими телами, еще не носившими грубых и отягощающих отпечатков пола. Лишь косички смешно перекручивались вослед катающейся по песку девчоночьей головке да наголо стриженная рыжая макушка Сашеньки прямо золотом вспыхивала под прямым ослепительным солнцем. Господи, каких только умилительных зверьков не напоминали они своим обожающим стареющим родителям. Или, скорее, бабушкам. Да – бабушкам. Ну, неважно. Дамы, одетые в яркие открытые сарафаны, со слезами умиления следили за кувырканьем в песке своих чад.

– Я и говорю, как только совести у людей хватает. Иван Петрович почти с инфарктом домой приходит. Он ведь, знаете, у меня фанатик своего дела. Я говорю: – Успокойся. Вон другие – трава не расти. Рыбалка, выпивка. На работе – разговорчики, анекдоты. – Нет, нет, – отвечает. – Я так не могу! – И глупо. – Глупо, не глупо, но не могу. У меня сердце за все болит. Я не могу видеть, как они халтурят и воруют! – действительно, не может. Он такой. Он ответственный и честный. И сердце у него болит не в фигуральном смысле. Все таблетки глотает. Нитроглицерин. Я говорю: – Доглотаешься, со своими, с позволения сказать, коллегами. Вы ведь знаете его. – Людмила Васильевна внимательно и почти требовательно взглянула на Ираиду Львовну. – И что он там ни делает, ни изобретает, все за подписью Липкина и Генделева выходит. Все, получается, они сделали и придумали! И премии квартальные и годовые они же получают. И заграницу, и по курортам они. И на всякие торжественные собрания в Дом союзов ходят надутые, как индюки. Мафия просто.