Дмитрий Пригов - Монстры

– Вот, вот, по поводу его неординарности. Знаете, что им уже интересуются.

– Кто интересуется? – Федор Михайлович нахмурил лоб в действительном непониманиии.

– Федор Михайлович, мы же с вами не первый год живем.

– Иван Сергеевич, мы живем в другие времена. О чем вы?

– Другие, не другие, а вот во Владивостоке, например, процесс уже идет. В Калининграде. Нас этот безудержный либерализм:

– Извините, Иван Сергеевич, у меня встреча. Заходите завтра с утречка. Да, Нине Васильевне скажите, чтобы готовила бумаги на всех, – и, не выслушивая дополнительных замечаний Ивана Сергеевича, поспешил вниз по лестнице к поджидающей у главного подъезда черной блестящей машине.

Вот что достоверного на данный момент.

– Машенька? Машеньку не видели? – машинально произносил Ренат. У него был жар. Лицо пылало. На губах стремительно образовался коричневый застывающий налет, который он постоянно облизывал или обкусывал желтоватыми острыми зубами. Глаза фарфорово блестели. Тыльной стороной ладони он провел по лбу. Николай заметил чернеющие пятна на его запястьях.

– Э-ээээ, Ренат! – Николай наклонился и несильно сжал его руку, пытаясь поднести к глазам и рассмотреть.

– Оставь! – Ренат резко отдернул ее. – Не то, что ты думаешь.

– Что не то? Что я думаю? – тряхнул головой Николай.

– Мне приходится сводить руками. Дикое татарское мясо, – морщился Ренат. – Машеньку не видел?

– Наше тело – один из высших результатов перегрева и постепенного последующего охлаждения вселенной! – говорил Александр Константинович. – Вон, ходят, – он кивнул седоватой головой в сторону притворенной двери, при этом не отводя внимательного взгляда от Рената, – самплы. Продукт, как бы выразиться поделикатнее, перепроизводства, – доверительность их отношений к тому времени достигла той степени, что Александр Константинович, стоя в аудитории наиидеологичнейшего советского вуза, будучи сотрудником его самой идеологической кафедры, мог себе позволить такие откровенные разговоры со своим юным собеседником. – Не надо имитировать перегрев собственными малоэнергетическими способами. Оттого и сбои – все эти хваленые революции и эгалитарные идеи на чуть-чуть подогретой поверхности. Будоражащая подвижность поверхностной пленки. Нужна стабильность, выстроенность, иерархия, низкоэнергетийные переходы и взаимодействия. Понятно? – Александр Константинович подбадривающе улыбнулся. Честно говоря, Ренату по молодости и по естественному тогдашнему неразумению мало что было понятно. Показалось, что Александра Константиновича всего быстро передернуло с головы до ног. Но нет, он стоял, по-прежнему странно улыбаясь, легко поправляя изящной рукой хорошо уложенную пышноватую копну седоватых волос, и продолжал:

– Есть чистые тела. Они и производят всю мировую работу. Они мощнее разума. Да и многократно превосходят его своей пространственной воплощенностью. Разум, собственно – это выдавленный остаток чистого тела у самплов. Ну, выражаясь языком философов, эпифеномен. Потому-то он столь яростен в своей жажде, стремлении отделаться от погруженности в нечистую плоть и зависимости от нее. Найти гармоническое состояние. Ему являются идеи заключенности в темном и непросветленном теле. Возникает идея рабства духа. В простой экстраполяции на социальные отношения все это обретает вид утопических освободительных идей. – Слова звучали весьма странно. – Но поскольку разум мало что может разглядеть, то есть зона и уровень обитания и проявления чистой телесности ему не даны в конкретном, так сказать, непосредственном восприятии, то он, естественно, трансцендирует себя в некое абстрактное состояние Высшего или Мирового разума как собственное представление о чистоте и преодолении ограниченности. Чистые же тела могут существовать в реальном формате и даже в привычном агрегатном состоянии, как частный случай своего проявления. Но поскольку они суть чистота и свобода, они не ведают разделенности времени и пространств. – Александр Константинович улыбнулся и осторожно, мягко, почти кошачьей лапкой дотронулся до Рената. Действительно, рука была абсолютно невесома, даже будто отсутствовала, хотя реально лежала на руке Рената и поглаживала ее. Ренат скосил глаза, следя эти поглаживания. Александр Константинович заметил его взгляд, но не отнял руки.

– Видишь? – слышался откуда-то издалека голос Александра Константиновича. Он указал на маленькое пятнышко на запястье правой руки Рената. Повернул к себе запястье его левой руки, где Ренат неожиданно для себя обнаружил ровно такое же пятнышко.