Дмитрий Пригов - Монстры

– Mistery! – догадался кто-то из владевших на тот момент в достаточной мере английским. – Тайна, по-английски.

Вслед тому, не подтверждая, но и не отрицая, поплыли и вовсе какие-то нераспознаваемые знаки неведомых языков, перемежающиеся цифрами. Как это было понимать? Все попросту отпрянули. Сверкающая же, переливающаяся женская субстанция им и не навязывалась. Она все это совершала, оказывается, самое для себя и для какой-то не ведомой никому высшей и провиденциальной цели. Она медленно прошла сквозь растрепанных российских туристов и сотню других иноземных и разноязычных обомлевших созерцателей, удаляясь в северном направлении. И исчезла. Сам же Ренат, безучастно улыбаясь, продолжал сидеть не шелохнувшись на своем месте. Вернувшись в Москву, пораженные свидетели расспрашивали у знакомых. Те утверждали, что Ренат все это время был в городе, чрезвычайно занятый и озабоченный какими-то своими делами и проектами. Однажды только он вроде, как говорили, «взялся за старое», но быстро пришел в себя.

– А по ночам, по ночам вы следили?

– Отчего это мы будем за человеком по ночам следить! Что мы ему, жены или любовницы? – даже несколько обижаясь, отвечали вопрошаемые обоего пола.

– Вот и упустили.

– Куда упустили? Кого упустили? И вообще, почему это мы должны были его упускать или не упускать?!

– Господи, какая наивность! Какая детская наивность!! – хлопали вспотевшими от дикой летней жары и возбуждения руками по влажным же бедрам настаивающие.

А за их спинами все это время стоял чуть усмехающийся, несколько постаревший, поседевший, потяжелевший, молчаливый, легко покачивающийся Ренат.

А то и вовсе из смешного. Даже из парадоксального. На Хоккайдо те же самые, или другие, но тоже русские визитеры были принимаемы на самом высоком уровне японскими коллегами. Пригласили в наизысканнейший ресторан. Расселись. Пошутковывают с местными милыми подхихикивающими аспирантками. Те уже наловчились по-русски. Наши, однако, в японском не продвинулись дальше «Аригато годзаимас». И то неплохо. Разговор идет почти оживленный. Не то чтобы яркий и увлекательный, но приличествующий данному месту, времени, ситуации и несколько неадекватному подбору людей. Тут оживление – вносят две огромные рыбины на блюдах, почти полностью загороженных водно-звериными тушами предназначенных к поеданию существ. Видно, что тарелки дорогие и изысканные. Из-под рыб виднеется изображенное на фарфоре что-то захватывающе драконистое. Порой нечто невероятное прочитывается под хвостами и головами наших гигантских кушаний. Но все сосредоточены на продукте. Причем с них, с рыбин, уже искуснейшим образом содраны кожа и чешуя. Сами же они притом неимоверно изящно и ловко нарезаны тоненькими кусочками, что нисколько не нарушает всем известный обтекаемый и совершенный контур рыбы. Опять похихикали. Одна аспиранточка спрашивает нашего:

– Варерий-сан, Вам нлавится?

– Что нлавится? – неожиданно для себя Валерий-сан переходит на японский.

– Лыба. Рюбите ри Вы сылую лыбу? – Валерий в смущении не находит слов, тянется вилкой (да, увы, вилкой, а не изысканными и точными палочками) к рыбе, чтобы отсоединить маленький ломтик. Тут рыбина неожиданно взбрасывает кверху голову и передергивает всем телом. Затем крупно бьет по руке Валерия-сана хвостом. Из ее открытой глотки вырывается хрип. Вернее, из разинутых ртов отпрянувших обитателей стола вырываются всевозможные звуки и возгласы. Из пасти животного, разеваемой в последнем жизненном усилии, вываливаются вставленные туда искусным букетиком всякие травки и растеньица. Японские девушки тонко и заливисто смеются, прикрывая розовенькие ротики обратной стороной ладошек. Наши мужики произносят начальные звуки всем известных российских выражений. Вовремя осекаются и переходят на некие невнятные, но в общем-то тоже вполне понятные бормотания. Солидные японские хозяева и устроители покачивают спокойно улыбающимися и назидательными головами:

– Вот ведь какое сручается. – Один из них тянется палочками к другой рыбине. Та тоже вскидывается разрезанным на кусочки телом, уподобляясь кораблю с разорванными на мелкие клочочки парусами, летящему навстречу тяжелому и сырому морскому ветру. Все опять вскрикивают. И тут замечают стоящего сбоку Рената в официальной буддийской одежде, сложившего на груди спокойные крупные руки.

Хотя я этому не верю. Что, он развел, что ли, эти рыбины у себя в каком-то там потайном пруду укрытого дзэн-буддийского монастыря? На ходу и на весу освежевал, нарезал на мелкие слоистые дольки и выбросил прямо на стол перед подоспевшими как раз вовремя неведомо откуда взявшимися очередными русскими?