Аля Кудряшева: Иногда корабли

Радость моя, ты и с музыкой не на вы. Слушай всё то, что он от тоски навыл.
Гордый больной нарыв на брегах Невы.
Даже его революции не новы.

Чем же он жив, чем дорог его мирок? Чем он дрожит под левым моим плечом?
Теплой пуповиной железных дорог,
Сдобренной разговорами ни о чем.

Сдобренной перегноем бесценных слов, недосогретых губ, что тебе еще?
Как он стоит, чахоточный серый слон?
Чем он благословлён, чем он защищен?

Возьми этот город. Вычти центральный район.
Отломи со шпиля кораблик и сунь в карман. Отпусти его в какой-нибудь водоем.
Смотри, как исчезает его корма.

Смотри, как опадает Дворцовый мост, Васильевский опускается в глубину.
Флюгер берет направленье на норд-норд-ост,
Трамвай уцепился колесами за струну.

Вот этот город, косящий на запад рай с Заячьей, Каменной, Спасской его губой
Вот телефонов осиплые номера.
Вот я стою. Да, вот, я взяла с собой

Теплый пакет с батоном и молоком. Я не приду умирать, приезжай пожить.
Видишь, отсюда видно, как над рекой
Лепит туман облаков слоёных коржи.
Видишь, как он заворачивает в края мёрзлое ощетиненное лицо.
Вот этот берег. Вот я жду тебя. Вот я.
Вот драгоценный песок для наших дворцов.

Да, лето, тополиный снег, неясная пора,
Когда ты не войдешь в подъезд, всех звезд не сосчитав.
«Я поведу тебя в музей, – сказала мне сестра,—
Ведь ты не знаешь ни черта, не можешь ни черта.

Ведь ты вступаешь невпопад, когда еще затакт,
Ты выберешь не тех подруг, предашь не тех друзей,
Я поведу тебя в музей – и это будет так,
Но ты пока что выбирай, какой тебе музей».

Но как мне думать? Южный Крест летит над головой,
Большое плаванье грозит большому кораблю,
А я отважный рулевой, прекрасный рулевой,
И если руль в моих руках – я плаванье продлю.

«Чего ты хочешь? – мне цедит презрительно сестра,—
По географии трояк, про физику молчу»,
Но мне на это наплевать, ведь мне неведом страх,
Ведь море по колено мне, а ветер по плечу,

Да, запад – запад, а восток, как водится, восток,
Еще скажи, что север сер, что юг приносит жар,
Нельзя делить на ноль, увы, но умножать на сто
Никто не сможет запретить. Я буду умножать.
Я буду умножать маршрут и предавать того,
Кто первый встанет раньше всех и закричит «Земля»,
Увидеть раньше всех конец – ничуть не волшебство,
А продолжение в руках того, кто у руля.

Мой капитан тяжел и груб, насмешлив и плешив,
В порту его, как видно, ждет веселая швея.
Но я скажу ему: «Плевать, что ты себе решил,
Иди на мостик, капитан, а здесь решаю я».

Пятнадцать лет – средь прочих бед террор и домострой,
И та не смотрит на меня, с которой рай в аду,
Приходится в который раз идти в музей с сестрой,
И делать вид, что не сестра, а я ее веду.

Ее надуманный предлог не стоит ни гроша,
Восход краснеет, как закат, смущен и белогрив,
Сестра сегодня хороша, чертовски хороша,
И я – отважный рулевой – веду ее сквозь риф.

Коса, и грабли, и топор, и старое весло,
Веселье восковых фигур, доспехи бывших сил,
Я слишком юн, я слишком храбр, мне слишком повезло,
Мне даже повезло с сестрой, хотя я не просил.

Бежит троллейбус, и метро крадется вслед за ним,
И солнце следом – к шагу шаг – за ним ползёт в зенит
Скажи, пожалуйста, никто мне нынче не звонил?
Хотя, наверно, позвонит, нет, точно позвонит.

Пусть будет риск, трещит форштевнь, змеей шипит струя,
Матросы встанут у бортов – хмельные и свои.
Швея хихикает с другим, мне не нужна швея,
И капитану – скажем впрямь – некисло без швеи.

Босая Золушка бежит, не сосчитав часов,
Как дорог нам любой предмет, хранимый под стеклом,
Но не засунуть под стекло ни мачт, ни парусов,
Ни тех, кто здесь, плечом к плечу, поделится теплом.

Когда тебе пятнадцать лет – что толку знать финал,
Неужто это сохранит, да нет, не сохранит,
Когда ты будешь знать о том, чего не начинал,
Или бросал, или не смог – действительно, финита ля комедия.

Привет. Сквозит. Прощай, Ахилл,
Ты черепаху не догнал, не перебрал ладов,
И ты идешь в музей с сестрой, в свой собственный архив,
Вцепившись в маленькой сестры цыплячую ладонь.