Паспорт на стол, широко и страстно
Выругаться. Хитро.
На голубом расписаться красным.
Но март пришел, июнь не за горами,
Отчаянный, горячий, длиннохвостый, не знающий ни страха, ни потерь,
И, если помнишь, плечи, загорая,
Приобретают неземное свойство легонько так светиться в темноте.
Как будто ходишь в золоченой раме, в своей невинной жаркой наготе.
Конечно, море. Наши говорили, что, раз попав сюда —
Пребудешь вечно, с бессильным хрустом сердце надломив,
И ветер рисовал аквамарином, и тихо спал, на берег этот млечный песок намыв.
И я была, конечно, не Мария,
Но Суламифь.
Конечно, если б знала, родилась
здесь, где жара, отары и татары, где пологом лежит густая тень,
Ты помнишь тот колючий скальный лаз,
Который, несомненно, стоил пары изрядно поцарапанных локтей,
Как я в слезах, распаренная, злая, крича, что в первый и в последний раз,
Упала вниз, судьбу свою кляня.
И море обмотало свой атлас
Вокруг меня.
Но март пришел. Зима в своем блокноте отвоевала новое число,
Второе с окончанием на девять.
Весна не успевает и в цейтноте пустила все кораблики на слом,
Не знает, что с колоколами делать.
Луна скребет кривым белесым ногтем, весна и платье новое надела, и при параде,
Но день украден.
В июне всё, что нужно, было рядом, казалось, только руку протяни.
Нахальные торговцы виноградом свои товары прятали в тени,
И жгли оттуда виноградным взглядом.
Шиповник пах размашисто и юно, царапая рассеянных людей.
И я здесь на манер кота-баюна, сижу, колени обхватив,
Пою на трех языках, одна в своей беде.
Из белых шрамов прошлого июня
Пытаюсь сотворить пропавший день.
Но не бежит вода по водостокам, часы на стенке тикают жестоко,
Стекло под ветром жалобно трясется, сегодня время замкнуто в кольцо.
Чудес не будет, сколько ни колдуй.
Ложись-ка спать, сидишь, как обалдуй.
Сижу и вижу,
Как из-за востока,
Расталкивая облака лицом,
Неудержимо ярко лезет солнце
Своим терновым маленьким венцом.
Ты сегодня
Уснёшь на спине,
Потому что среда,
Где есть пруд тепловодный,
Большая земная вода,
Где ни плавать,
Ни плакать,
Ни думать о скорой войне,
А смотреть в камыши
И спокойно
Лежать на спине.
Там широкие лилии
Будто бы
В тёплых носках
Отражают закат
В белокрылых своих
Лепестках,
Там приходят коровы
И строго
Мычат на луну,
Выпивая из неба
Горячую голубизну.
Ты не будешь стонать,
Ты не будешь
Шептать горячо.
Небольшая волна
Поцелует
Худое плечо.
Голубая волна
Пропоёт
Свой негромкий отбой,
И степенно она
Передумает
Быть голубой.
А с утра прекратится
Дурацкая
Боль в голове.
Белокрылая птица
Затихнет
В высокой траве.
И поверят
Ковыль и ромашка —
Мечта не война —
Что когда-то (Однажды)
Ты выучишь их имена.
Пусть у волка болит
(Лучше – ни у кого —
Никогда),
Пусть из каменных плит
Поднимается сладко
Вода.
Месяц лепит на небо
Печать,
И коровьи бока
Бесконечно молчат
На забытых своих
Языках.
Ты проснулся и сел,
Потому что
Случился четверг.
Лунный маленький серп
Раздробился,
Как каменный век.
Если будет четверг,
Нам не страшно
Представить итог.
Тянут лилии вверх
Белокрылый
Лохматый цветок.
Мы, ковыль и ромашка,
Надеемся —
Вдруг не война —
Ты когда-то (однажды)
Придумаешь нам
Имена.
Спят под Рейном нибелунги, дети спят, во сне смеясь,
Спят кузнечики за лугом, спит турецкая семья,
Спит салат, пустивший корни, дремлет в плеере романс,
У соседнего балкона спит чужая кошка Макс,
Бродит тонкий прочерк лунный по площадке игровой,
Спят под Рейном нибелунги, спят букашки под травой,
Спит Гавана, спят Афины, далеко сейчас до них,
Служащий престижной фирмы спит, уткнувшись в воротник.
Спят подростки в мятых кедах, руки тонкие сплели,
Рядом спят велосипеды, перепутавши рули,
Спят фонтаны, тихо льются в сонный тинный водоем,
Даже спитый чай на блюдце спит в пакетике своем.
Спят ухоженные кони, колокольчики коров,
Замолчали в колокольнях языки колоколов,
Свет в моем окошке брезжит, виден только мне одной
Спящий, спятивший, безбрежный, нецелованный, родной.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу