Аля Кудряшева - Иногда корабли

Да, я и впрямь хочу всё время спать.
Присыпал дождь глаза солёной крошкой,
А солнце соком смазало слова.
Спасибо, мама. Проданы места,
У каждого своя суперобложка,
И в оглавленьи главная глава.

У всех своя особенная стать.
Нам есть, где встать. Нам можно просто спать.

На полках книги жмутся всё тесней —
Так люди на трамвайной остановке
Смущенно дышат в чей-то капюшон.
Он пахнет псиной, словно мокрый снег,
Свечой, слезой, соломенной циновкой,
Швом, шорохом, простым карандашом.

Лови свой шанс, точнее свой трамвай.
А книги не спасти – не открывай.

Не открывай, не спрашивай: «Кто там?»
Аминь, своя страница ближе к тексту,
Когда твой том стоит на перекрёстке —
Он непременно будет разорён.
Пройдется ветер по твоим листам,
Растащит на цитаты без контекста.
Огонь придёт – весь город будто в блёстках
Твоим последним светом озарён.

Потащит по ногам, по мокрой жиже,
Взовьется пеплом всё, что хочет вверх.

Вот так всегда – не знать любви полжизни,
А полюбить – как водится – в четверг.

Солнце сеет по небу мелкое просо,
Дождик от радуги к ягодам тянет канитель.
Взрослые умеют отвечать на любые вопросы,
Только отвечают почему-то вечно не на те.

Небо оттого лишь так сине, что так красивей,
Солнце оттого лишь жёлто, что так веселей,
Оттого лишь идущий дорогу всякую осилит,
Что под небом синим яркое золото полей.

Но под этим небом, уткнувшись в облако печали,
Пробуешь спросить – для чего всё так не навсегда,
Для чего небесконечна дорога? Но не отвечают,
Льётся на тёплые щёки мёртвая вода.

– Мама, зачем мы сегодня спали, пили, ели?
– Спи, моё, солнышко, глупости забудь и усни.
И вздохнёшь украдкой – мама, почитай мне про Элли,
Там уже какой-то умный дядя всё объяснил.

Под спиной усталой змеится холодная простынь,
И тропинка после из жёлтого кирпича,
Проще отвечать на вопросы, когда ты не взрослый,
А когда ты взрослый, сложнее иногда промолчать.

Отчего не видно дальше, чем кончик собственного носа?
Отчего иногда навсегда закрывают глаза?
Взрослые умеют отвечать на любые вопросы,
Только почему-то молчат, когда нечего сказать.

К примеру, женщина возле детской площадки
Смотрит бездумно и пусто, безумно ясно,
Ребенок копошится у ног в песке.
Солнце взбирается следом вверх по дощатой
Щербатой лесенке, дотрагивается до коляски,
Горячим сахаром тает на языке.

Сахар с каждой секундой становится горче,
Она шевелит губами, лепечет или щебечет,
Непонятно и нежно, легко, ненаверняка.
Вроде «Ленчик-бубенчик», а может, «Лёнчик-вагончик»,
Хотя он совсем не похож на вагончик и на бубенчик,
А похож на букашку, на шарик и на жука.

Во влажной ладони зажата пивная пробка,
Песок ссыпается с куртки шуршащей струйкой.
И катится с горки, качели в ответ скрипят.
Под солнцем пробка – как золотая рыбка,
Качели скрипят, будто пробует кто-то скрипку,
Как будто кто-то поставил новые струны,
И хочет их подольше не истрепать.

К примеру, кто-то, ужасно юный и глупый,
Покрасился в черный цвет, назвался Селеной,
Забросил учебу, друзей или, скажем, спорт,
Завёл дневник от имени рыбки-гуппи,
И пишет, что был вчера на краю вселенной,
Там светит луна и оттуда смотрит господь.

Что видел почти что всё и расскажет больше:
У господа черные дреды, большие уши,
Глаза, большие, как свет, и еще рука.
Что прямо к нему опускается палец божий
И трогает чешую и приносит ужин
На кончике ногтя. Касается плавника.

Ужасно Селена кусает черную сливу,
Гуппи, вильнув хвостом, уплывает к стенке,
Зачем всё так сложно, хоть кто бы ей объяснил,
И вдруг улыбается весело и глумливо,
Переписка с гуппи – как переписка с тем, кто
Сказал, что ответит. И черт с ним. И черт бы с ним.

К примеру, из точки А на странице десять
Выходит пешеход в голубых ботинках,
Несущий ботинки красные в точку Б.
Дорогу слегка размыло, октябрь месяц,
На лужах опавшие листья, первые льдинки,
И, в общем, пешеходу не по себе.