Вадим Шарапов: Не в Канзасе

Матросов к пулемету полз, летел Гастелло.
И ты, с букетом белых роз, и я – без дела.
Восстал из праха Вавилон, и пали Фивы,
Но выдь на Волгу, чей там стон над кружкой пива?

Горел июнь, вращался мир, шиза крепчала,
И вот – опять без дырок сыр, и всё сначала —
И свет, и звук, и е равно эм цэ в квадрате…
А я забыл уже давно, в каком ты платье.

Нарезан ломтиками день, утоплен в чае,
И подала в отставку тень, не заскучаешь.
Раскопан древний Илион толпой узбеков.
Да был ли мальчик? Или он давно уехал?..

Над проливом сегодня радуга. Добрый знак.
Даже тем, кто вчера утонул, все грехи скостятся,
И любой, пусть хоть самый отпетый убийца-маньяк
Этим утром, открыв глаза, начинает смеяться.

Отчего же вновь, наблюдая пустой стакан,
В нем Офелию вижу, и вот она по теченью,
Распустив косу, держит курс напрямик в океан,
Вся размокшая, как упаковка дрянного печенья?

Если скажешь кому-то: «Прогнило, похоже, у нас
что-то, нет уже перемен в королевстве Датском», —
Каждый раз рискуешь. Поставят синяк под глаз
И уйдут, оставив в тоске и смятении адском.

Лучше просто работать могильщиком. Нет хлопот.
У покойников здесь, несомненно, с родней напряги,
Лишь поэтому можно копать. И никто не придет,
Не предъявит (на череп Йорика) ворох бумаги.

Здесь такая во всем неправильность, что порой
Эльсинор представляется ржавой пустой жестянкой,
Где по всем коридорам закованный в латы строй
Мертво держит равненье на царственные останки.

Если мир – что театр, то подмостки давно пора
В капитальный ремонт, вместе с прочей ненужной дрянью,
Или, скажем, в костер. А поскольку пьесы – мура,
То актеров ждет децимация и покаянье.