Вадим Шарапов: Не в Канзасе

Жили-были по зиме,
Поживали.
Пили водку и жене
Наливали.
Всклянь набулькали стакан —
Как тут бросить?
Если кто сегодня пьян,
С тех не спросят.

За зимою и весна
Птичьим граем.
Что, братишка, не до сна?
Лей до края.
Льдом набита вся душа
Под завязку.
Только водка хороша,
Прямо сказка.

Прямо – сказка, криво – быль
Без предела.
Эй, душа, пластайся в пыль,
В клочья тело!
С плеч рубаху на ремки
Без печали!
Зря вы столько, мужики,
Наливали…

Осень обернет зимой
Стылый город.
Если все-таки живой —
Чем не повод?
Хрустнет сахарно стакан,
Сплошь осколки.
Спирт сегодня ох как рьян,
В горле колкий.

Пережили этот год,
А потерям
Счет никто и не ведет,
В них не веря.
Ты прости меня сейчас,
Если хочешь…
Вот и все, и свет погас.
Доброй ночи.

За спиною – комиссар, красные сапожки,
Ох, не стой ты поперек выбранной мной стежки…
Не грози лазганом, сука, им меня не напугать.
Кто на Кадии сражался, тем давно на все плевать.

Император, огради от всего на свете.
Одному тебе молюсь, все мы твои дети.
Тираниды прут с востока, Хаос требует свое.
Крылья аквилы над нами – ну, подайте мне ружье!

Жизнь не стоит и патрона. Эх, гуляй, босота!
Вместе с катачанским взводом, да на пулеметы.
Штрафнику одна дорога, от казармы до креста
За железным «Носорогом» в Кадианские Врата…

Кто там машет мне рукой, что это за шлюха?
Что ж, похоже смерть пришла, подлая старуха.
Дай-ка обскуры малёха, затянусь на посошок!
Вот тебе, братан, на память мой потертый вещмешок.

Кровь и пламя впереди, – как обычно, вроде.
Император, помоги ты своей пехоте!
Мне не быть в Космодесанте, не прославиться в веках,
Да зато я сапогами растоптал поганый страх.

Не придется мне, братва, отмечать победу,
В красном цинке я домой молча нынче еду.
Но не праздновал я труса, не заклинило патрон —
И шагает по планете наш Имперский легион!

В окружении чуждых стен вспоминаю твои ладони.
Как ты? Думаешь обо мне, пусть хоть изредка, по утрам?
Это вряд ли. Опять меня по стране торопливо гонит
Ветер выдуманных проблем и просроченных телеграмм.

Обратившись в колючий ком из сомнения и обиды,
я качусь по ухабам трасс и линейкам взлетных полос.
Впрочем, там, где я был вчера, из окна неплохие виды,
Ну а там, где проснусь на днях – так красиво, что аж до слёз.

Если ангел-хранитель твой вдруг откажется от работы,
Я, пожалуй, его прибью. Ты же помнишь мой телефон?
Набери эти десять цифр, и скажи мне на ухо: «Ну что ты,
Я в порядке. Ангел на месте. Это просто дурацкий сон».

Просыпаясь в кромешной тьме, как затерянный на орбите
Космонавт, вспоминаю вмиг – то, что должен бы позабыть.
Ты, конечно, теперь уже не захочешь меня увидеть.
Я, конечно, теперь уже не устану тебя любить.

Что же ты не пишешь, мой веселый брат?
Долго разбираться, кто во всем виноват.
А припомнив множество своих утрат —
Кажется, что в поле не воин.

Может быть, вчера я говорил с тобой.
Толком не понять, ты в телефоне другой,
Да такой другой, что в гости ни ногой —
Впрочем, за тебя я спокоен.

Отступив на шаг от нашей суеты,
Размотал себе всю душу на бинты.
Мне не подступиться, полные кранты,
Да и незачем подступаться.

Здешняя зима вросла нам в жилы и кровь.
Пожует, да выплюнет, и вся любовь,
Дышим льдом, и в легких прорастает вновь
Иней, не давая бояться.

Здесь, луной раскатана, лежит Сибирь
Мерзлым молоком от Омска на Анадырь,
Вшита белой строчкой в енисейскую ширь,
Писаницей врезана в скалы.

Кто ее увидел, тот как будто бил
В бубен жизни, свитый паутиной жил.
Звон Сибири – слышишь – от Юрги до Курил.
Разве тебе этого мало?

Жара стояла на земле, душа потела…
Кто чистил рыбу на столе, кто прятал тело,
Кто штык точил, кусая ус, кто ел котлеты.
Я ж поступить пытался в вуз, испортив лето.

Летели в космос корабли, тонули лодки,
Вставали зомби из земли и пили водку.
Колумб Америку закрыл и сжег все карты,
Лишь мы, составом в десять рыл, сидим за партой.