Вадим Шарапов: Не в Канзасе

Сколько рельсы ни петляют, шпалы кончатся когда-то.
Вот тогда и повстречают, то ли водкой, то ль ухватом.
Вот тогда тоску проводим, шлепнем звезды на погоны…
А пока – состав отходит. Просьба всем пройти в вагоны.

Шаги патруля по осколкам разбитых зеркал.
Мой друг, ты опять этой ночью успешно воскрес?
Я слышал, что ты до заката вчера умирал,
А после восхода из гроба тихонько исчез.

Твоим Вавилоном теперь управляет другой —
Он даже меня пригласил в свой предвыборный штаб.
Здесь, знаешь ли, выгодно быть молчаливым слугой,
Поскольку, кто тих языком, тот глазами не слаб.

Куда ты уходишь, звеня жестяною сумой,
Пытаясь одною улыбкой кормить и спасать?
По улицам, крапленым ветром, ножом и чумой,
Под небом, с которого можно романы писать.

Когда ты идешь – босиком по январской земле,
Бессонница лижет патрульным седые виски.
А я, без огня, грею руки в остывшей золе,
Пока не услышу дыханье у левой щеки.

Мир как полный стакан – принимаешь, так пей. Постарайся не расплескать.
Этой ночью твой дом из одних дверей, но кого в эти двери ждать?
Ночь царапает стекла и дышит в стекло, как большой неуклюжий зверь.
И пока твое солнце еще не взошло, хорошенько замки проверь.

Он сидит за столом и листает альбом, вспоминая врагов и друзей.
В его доме бардак, в его мыслях облом, в его памяти пыльный музей.
Ночь стоит за плечами послушной женой, и холодные пальцы легки.
А внутри что-то рвется замерзшей струной, выдирая из сердца стихи.

Этой ночью и вовсе не время решать, это время осталось вчера,
Можно только сидеть и почти не дышать, коротая часы до утра.
Мир как полный стакан, но никто не придет, чтобы выпить его помочь.
Этой ночью он здесь никого не ждет. Он читает и слушает ночь.

Вечер стирает тени, уводит их на аркане,
Ветер хлопает ставнями, гасит вокруг фонари.
Авель, так твою мать, где же теперь брат Каин?
Что ты глядишь вокруг? Ты на меня смотри.

Кровь на руках тепла, греет не хуже меха,
Краска, не больше того. Смоется на раз-два-три.
Авель, ты бросил кирпич, неужто тебе не до смеха?
Что ты глядишь вокруг? Ты на меня смотри.

Небо пустынно и хмуро. Хоть плюй в него – не ответит.
Ты опоздал, для тебя больше не будет зари.
Авель, твой маузер быстр, тебя не осудят дети…
Что ты глядишь вокруг? Ты на меня смотри.

Нос обоняет гарь до каменных ребер мира.
Богу – приятная жертва, себе – стада забери.
Авель, куда ты бежишь, кто приютит дезертира?
Что ты глядишь вокруг? Смотри на меня, смотри!

Самайн! Открыто настежь холодное небо,
И звезды валятся прямо в твои ладони.
Самайн. Забытый привкус горелого хлеба.
Сегодня мертвых с порога никто не гонит.

Самайн! Круги костров опаляют душу,
По венам течет не кровь – ледяная брага.
Самайн! Сегодня мертвые шепчут в уши
Живым такое, что хочется петь и плакать.

Самайн! Заштопан мир костяной иглою,
В прорехи ветер мечет горстями грозы.

Сегодня мертвые пьют наравне с тобою,
В железной кружке мешая со спиртом слезы.

Черная пешка на белой клетке,
Что ты здесь делаешь, как ты ходишь?
В темном метро на зеленой ветке
Партию мысленно хороводишь.

Черная пешка, кто здесь играет,
Кто назначает правила боя?
В левой ладони – ключи от рая,
В правой – заначка на случай запоя.

Каждая строчка – вызов терпенью.
Начали с шаха, кончаем матом.
Младшей фигуре на усмотренье —
Жить. И играть по чужим раскладам.

Вновь к миттельшпилю ведут все двери —
Неумолимо, без отклонений.
Видишь, и правда – Москва не верит
Просьбам, слезам и часам сомнений.

Черная клетка милее белой.
Но обжигает подошвы снова
Красная площадь – горячее тело
Города.
Ждущего и чужого.

Мне только что выпал случай, тяжёлый железный кубик,
Шанс доказать, что я лучше, не выбиваясь из рубрик.
Шанс удивить прохожих. И, сидя на тротуаре,
Светить веселою рожей, пока не арестовали.

Мне только что вышло боком, аукнулось без оглядки.
И все труднее спать с богом, не отвлекаясь на ****ки.
Труднее летать по приборам, стараясь думать как надо —
И чтобы копать от забора и прямиком до заката.