Елена Фанайлова: Черные костюмы

Наверху были мои девчонки.
Почему-то я сказал, что выйду первым
И подожду их внизу.
Там уже меня ждали
В черных итальянских костюмах
Двигались под ярким солнцем,
Как танцоры в балете
Короче, ты ее оставишь, понял?
Я сказал: отойдем, здесь моя дочь, не надо.
Они сказали: да мы уже все сказали.
И ушли. Сели в машину и отвалили.

Мои девочки спустились.
Мы сели в машину и уехали.

Позже я рассказал женам,
Первой, которая тогда была со мною,
И второй, из-за которой Состоялся этот балет,
Уточнив, что бросать ее не намерен.

Было яркое солнце в конце июня.
Мы с Леней и пианистом Вадимом Сахаровым
По прозвищу Птица
Гуляли перед концертом
За Домской площадью
(Они играли Пьяццолу,
Марию де Буэнос-Айрес )

Навстречу
Медленно двигалась группа плотных парней
В черных костюмах, белых рубашках и солнечных очках
В цветных оправах: красных, желтых и зеленых
Как клоуны.
В жару
Они были в плотных черных костюмах
Хорошо пошитых, двубортных и однобортных

И невеста
Как положено, в белом воздушном платье и фате
И рядом с нею жених, один из этих, в черных костюмах,
Но выделялся одною странной деталью:
Правая штанина была подвернута
Над белой, почти белой, свежевыструганной деревянной
ногой,

Он шел
На липовом костыле,
Как медведь из сказки, скырлы-скырлы,
На ярком-ярком солнце
Словно кадры из фильма Феллини,
Такеши Китано,
Они надвигались
И прошли как мираж,
Улыбаясь,
Как солнечный удар.

Через триста метров
Мы оказались
На набережной, мы смотрели
На предзакатную речную воду
Она текла так медленно, так спокойно

И в ней вниз лицом
Лежала утопленница

Ее обнаружили
Двое местных, но сомневались,
Вызывать ли полицию
К тому же у них не было мобильника
Позвонили по моему

Полиция приехала почти мгновенно
Но мы успели
Разглядеть ее черные туфли
И колоколом пеструю юбку До колена
Только лица было не увидать

Она лежала ничком,
Колыхаясь на волнах, как в русской
Страшной сказке или песне
О васильках и об Оле
Гибнущей от любви

Дети, я смотрю на это ваше с кривой усмешкой
Двигая мышкой.
Знаете, я несколько разозлилась.
Но вы бедные, конешно
Такая вот жимолость

Революция пожирает своих детей
А они размножаются как опарыши

Вам что, не кажут это кино,
Которое во всех небесах
Крутят, и во всех поездах
Смотрят, и уже решено,
Сколько отмерено всем бухла
И алмазов недр и барахла
И какое я все-таки брехло
Среди девочек, ха-ха-ха

Собака лает, ветер носит.
Моя любимая собака Была убита,
Когда мне было шесть.
И дед мой от горя умер,
А говорили – от рака.
Но я умею с ними встречаться,
Потому что если кого полюбишь,
То это уж навсегда.

У меня есть любимая песня.
Мы поем ее с братом, когда выпиваем
Фальшивыми, но громкими голосами.
Ну, вы знаете сами,
Как это бывает,
Когда человек выпивает:

Какое мне дело до всех до вас
А вам до меня.
Тяжелым басом ревет фугас,
Как щепка, трещит броня.

Ей научил нас отец.
Вот такими мы с братом бываем,
Когда выпиваем.

Я разговариваю во сне
Хожу по земле во сне
И кто идет у меня по спине
Как вертлявые реки по синеве?
И от страха я сам не свой
Не свой не себе
Кому тут заказывают конвой
На скомканной в ужасе простыне?

И кому я песни своих поэм
Своей головы поев?

Од олень-трав а,
Умиление злых сердец,
Постои за меня, Москва,
Как я за твоих своих
Как просил за меня отец