Сергей Ильин - Тонкий холод. Книга баллад

Трусость там есть, но она так сродни
робости, всякой лишенной брони.

Свету от свечки та робость близка,
ибо в ней нет ничего – свысока.

Если характер без острых углов,
то принимает и власть он без слов.

Это мне в маме, я должен сказать,
самое трудное было принять.

Сжиться с покорностью может любовь?
Или нужна ей горячая кровь?

Этот вопрос, что страшней гильотин,
русским и задал маркиз де Кюстин,

нож им нам в самое сердце вонзя.
Вот только, к счастью, ответить нельзя

определенно вполне на него.
Я это понял лишь после того,

как пригляделся внимательно к ней:
в зеркале к старенькой маме моей.

Как хорошо постарела она!
и как вдруг явственно стала видна

прежде не видная в теле – душа.
Этим-то старость ее хороша!

Многое дал бы я, чтобы узнать
и про маркиза предсмертную стать:

как его тела свершился распад,
был ли ему он хоть чуточку рад,

и сохранил ли он образ лица,
в коем достоинство есть до конца.

Не правда ль: малыш наш явился из сказки?
не знает никто туда путь!
украл он у мамы лазурные глазки,
и стражу сумел обмануть.

Недаром с тех пор он так жалобно плачет —
он слышит погоню во сне:
то конница гномов за стенами скачет
в глубокой ночной тишине.

Их юный король справедливо разгневан,
рассержена грозная рать,
клянутся смешным, хоть и грозным напевом
назад беглеца отобрать.

Все ближе их топот: быть может с рассветом
настигли б они малыша —
но, к счастью, во сне, беспокойством согретом,
все мамина чует душа.

А кражу ту мама давно уж простила
и, видя то, тучи мрачней,
к соседним кроваткам король, как Аттила,
игрушечных гонит коней.

Я прожил с отцом совместно
чертову дюжину лет,
прежде чем после развода
исчез в семье его след.

И что же? все эти годы
как будто я счастлив был,
а пуще всего партейки
в шахматы с ним не забыл.

Обычно поздно и пьяным
он возвращался в наш дом:
что значило то для мамы —
понял я только потом.

Зато за игрой сраженье
и с ним мужской разговор:
два главных отцовских дара
запомнил я до сих пор.

А все потому, что больше
не мог или не хотел
мне дать он – ведь в жизни много
куда поважнее дел.

Но может, и сам я тоже
лучшего не заслужил:
я это теперь лишь понял,
когда почти жизнь прожил.

Ведь странно так получилось:
в родном без любви гнезде
мне было весьма комфортно —
почти как рыбе в воде.

Значит, с отцом мы похожи
и каждый друг другу дал
свободу: дар самый главный —
то, о чем каждый мечтал.

Свобода та – друг от друга:
когда между визави
есть родственная привычка,
но нет никакой любви.

И вся наша связь по жизни,
как в шахматах ход конем:
как он во мне не нуждался,
так я не нуждался в нем.

Но если б меня спросили:
хочу ль другого отца,
то спору меж «за» и «против»
не было бы и конца.

Однако отцу замену
и в мыслях я не искал,
но с рамкой и без портрета
скитаться по жизни стал.

Хотя… я тоже надеюсь,
что он, честь семьи храня,
сходное принял решенье
и в отношеньи меня.

Как же, о господи, мне повезло!
недругам тайным как будто назло

лучшую тещу ты мне подарил.
Чем я подарок такой заслужил?

Двух дочерей – и прекрасных она
вырастила совершенно одна:

грации женской двойной экспонат —
я на одном из них даже женат!

Спорить я с тещей могу обо всем,
взгляды не сходятся наши ни в чем.

Стоит же взгляд мне на ней задержать,
оба улыбку не можем сдержать.

Так что все споры не стоят гроша:
в нашей улыбке вся наша душа!

Этой улыбки – добрейшей насквозь —
нет в наших лицах, когда мы – поврозь.

Правда, чтоб зятем скучнейшим не стать,
тещу люблю я подчас испытать.