Филимон Сергеев - Вечна только ты…

Закружилась, полетела,
Звоном осени дыша.
В этой вьюге обалделой
Стонет русская душа.

Я иду, а сердце плачет.
Этим звоном ив, берез
Я когда-то был захвачен,
Понимал его до слез.

И девчонка мне шептала:
«Мой любимый, дорогой,
Видишь, вновь звезда упала
Значит ты навеки мой».

С той поры я часто слышу
Эти грустные слова.
И звенят они, и дышат,
И кружится голова.

Не гони меня, милая,
Не ругай, не брани…
Ты сама раздарила
Голубые огни.
Ты сама разбросала,
Разменяла себя.
Не гони меня, милая,
Трудно мне без тебя.

В этом мире безумном
От вражды стынет кровь,
Надо что-то придумать,
Чтобы верить в любовь.

Не гони меня, милая,
Не ругай, не брани.
Если сердце остыло,
Веру хоть сохрани.
Если в мире безумном
Ни двора ни кола —
Надо что-то придумать,
Чтобы вера была.

На погосте все так просто.
Спят друзья, и спят враги.
Словно памятник любви,
Спит часовня на погосте.

Здесь как будто все родное.
Но в низине за сосной
Ангелы совсем иною
Умываются росой.

Там нет звезд, резных оградок,
И совсем не птичий звон.
За сосной – домов громады,
И весь день гудит бетон.

Ничего там нет святого,
И совсем не до любви.
Там дома и люди новые
Цемент месят на крови.

Плохо спят, но мягко стелят.
Если дом там упадет,
Очевидцу скажут: «Врет!»
Не любовь, а власть там делят.

На погосте все так просто.
Спят друзья, и спят враги.
Жаль, что цемент на крови
Есть теперь и на погосте.

Я не еду в край заброшенный,
Но уже который год
Он звенит в ушах непрошенно
И зовет меня, зовет.

Я не еду. Но порою
Сердце словно обожжет.
Вижу, вижу – за горою
Ко мне милая идет.

Улыбается и хмурится,
Все ей кажется не так.
То узка ей наша улица,
То уж слишком широка.

Вижу, вижу руки белые
И косынку на ветру.
Звезды, как морошки спелые,
Осыпаются в траву.

И все те же сосны, вербы,
Смотрят в небо-малахит.
И любовь, и нашу верность
Месяц в поле сторожит.

Есть у любви высокий смысл —
Она расчету не подвластна.
Наверно, оттого прекрасна
Судьба влюбленного и жизнь.

Но как же подл любовный мир,
Где все расчетливо, продажно
И обольстительно отважно,
Пока звон золота и пир.

Но как ничтожен мир игры,
Где нет любви, где только маски,
Распад прикрыт румяной краской
И тряпками из мишуры.

Высокий дом, бревенчатые стены,
В углу икона темная в пыли…
Как жаль, что дней лихие перемены
Ее Рублевский дух не сберегли.
И ты, старушка строгая, напрасно
Ворчишь о том, что время унесло…
Пусть часто в жизни ты была несчастна,
Но все же не оставила село.
Скорей к столу! Пока морошка с чаем…
Зови Фому с брусничною водой.
Пусть он рассказ вчерашний продолжает,
О том, как взял налима острогой.
Фома, как рысь… Учись его повадкам…
С ним в самый трудный год не пропадешь.
В его избе и пестери, и кадки,
И керосинку старую найдешь.
Скорей к столу! Зови еще братанов…
Опять уйти в суземье норовят.
В разгаре осень… Белые туманы
Черемухами снежными стоят…

Опять изба как лебедь белая
На безымянном берегу.
И лисы солнечные бегают —
Следов сережки на снегу.

И я опять, зубами лязгая
От холода и красоты,
Ищу в кадушке красных ягод
Свежемороженых, крутых.

Ищу и думаю о давнем,
О том, что, может быть, ушло
То время изгородей, ставней
И тишины на все село.

И, может, зря я рвусь на поезд
В тайгу, на станцию «Порог»,
То снегом стиснутый по пояс,
То вьюгой брошенный в сугроб.

Тайга улыбками не балует —
Метет такую круговерть,
Что даже волки у шлагбаумов
Ревут навзрыд, почуяв смерть.