Это когда нам было пьяные восемнадцать,
Что-то стучалось в окна, плакало в домофон.
Нынче стучится тридцать. Нечего тут бояться,
Все, что не вспомнишь завтра,
просто забей в смартфон.
Нет никаких депрессий и никаких страданий,
Ездим в такси с работы, ходим раз в год в кино.
Трепет любви, конечно, лучше, чем секс по пьяни,
Только я этот трепет не ощущал давно.
Есть для свиданий с прошлым —
«Ласточки» на вокзалах,
Для разговоров долгих – мессенджеры и чат.
Это назад лет десять сердце огнем терзало,
Чувства с ума сводили. В тридцать они молчат.
«То ли вешать, то ли вешаться…»
То ли вешать, то ли вешаться
Нам судьбою суждено.
Смотрим в небо на Медведицу
Через грязное окно.
Мертвых звезд огни зернистые
Ничего не говорят.
Зря им молимся неистово,
Ловим их ответный взгляд:
Вдруг для дел великих избраны
И не зря отмерен срок?
Ждем, что нам укажут истинный
Путь средь множества дорог.
«Это сначала было больно и горячо…»
Это сначала было больно и горячо.
А потом пришла амнезия или усталость,
Стёрла шрамы с кожи, сжала на миг плечо,
Прошептала: «смотри, ничего почти не осталось».
Как огонь утих, как волна откатилась прочь,
Как закат пылающий в сумерках растворился.
И вокруг тишина, вокруг пустота и ночь.
Даже трудно вспомнить, отчего так страдал и злился.
Проведешь по коже: гладкой и неживой,
Хоть рубцов не видно – не чувствует и не дышит.
Начинаешь жить – разумом, головой,
Раньше спать ложишься, поёшь все реже и тише.
Ночь внутри оживает множеством голосов,
Жаждет вновь столкнуть в живое пёстрое пламя.
И сансары крутится, крутится колесо,
И ты снова берешь безжалостный жар руками.
«Добежала, рухнула оземь…»
Добежала, рухнула оземь,
Захлебнулась в потере силы.
«От чего ты бежала?» – спросят.
Я не знаю, что это было.
То ли страх пустоты и боли,
То ли близкий провал могилы.
Я могла себе бег позволить
И не помнить, что это было.
Я себя растеряла в беге,
Я и радость, и грусть забыла.
Я тоскую о человеке,
У которого это было.
Это даже не лень – просто злость и немного усталость,
Ежедневные срывы и ветер с залива до слез.
И так пусто в душе – будто в ней ничего не осталось,
Бесконечная пустошь и северный жгучий мороз.
Скинь все лишнее, детка, – режь длинные ногти и косы,
Первый враг и последний из зеркала мрачно глядит.
Больше некогда спать – снова Зимний штурмуют матросы,
Снова жар революции яростью плещет в груди.
Вспоминай, для чего ты врывалась в отчаянье улиц,
Почему свои голые руки совала в огонь…
Лишь бы снова с победой соратники не разминулись,
Не забилась под ногти и кожу тоскливая вонь.
Жаль, тебе не дано угадать, по делам ли награда,
Жаль, совсем не тебе мир израненный позже лечить.
Ведь тебе ничего, кроме смерти и боя не надо,
Кроме пепла врага, от которого в глотке горчит.
Жаль, что имя твое растворится в толпе беспризорных,
Пропадет свистом пули лихой у седого виска.
И не будут знать люди, какой беспросветной и черной,
Беспощадной к другим может быть чья-то злая тоска.
«Карты раскину по скатерти между свечами …»
Карты раскину по скатерти между свечами —
Что меня ждет впереди, не казенный ли дом?
Будьте, бесстрастные, судьями и палачами,
Раз я готова предстать перед вашим судом.
Карты не врут – холодны их надменные лица,
Долгие жизни – не мудрость, а опыт в глазах.
Как же вы любите страшным раскладом ложиться,
Как же вы любите ужасом души терзать!
Стоит ли верить? Не вспомнить, когда вы солгали,
Каждый расклад был исполнен престранно как сон…
Карты раскину… на боль, на тоску, на печали,
На неизбежность, катящуюся колесом.
«Прячь нос от дождя и ветра в уютный снуд…»
Прячь нос от дождя и ветра в уютный снуд.
Беги и не жди, пока за тобой придут.
Вся жизнь – бесконечная зебра двойных полос,
Одну пересёк – и пожалуйста на допрос.
Вся жизнь бесконечный бег по чужим полям,
Где правила пишут те, кто невидим нам.
Но пляшут вокруг свободные мотыльки…
Ты просто ещё не знаешь, как быть таким.
Читать дальше