Анатолий Смирнов - Подкова. Cтихотворения

Жёлтый круг настольной лампы,
Стук часов и белый лист…
Так актёр над светом рампы
Смотрит в зал из-за кулис.

Гаснут люстры; в мглу, как в пену,
Тонет зал, устав шуметь.
Путь теперь один – на сцену
Выйти, вспыхнуть, умереть.

Дать, как муза наказала,
Жест, гримасу, шёпот, крик,
Чтобы сотни лиц из зала
Все слились в единый лик,

Чтоб, как в первый день творенья,
Сила слов качнула твердь,
Чтоб на дне стихотворенья
Обернулась жизнью смерть.

Иду вдоль Волги, на лугу
желтеют лютики в цветеньи.
От мудромыслия бегу
в святую мудрость ощущенья.

Река касается души
струёй весёлой и хрустальной
и хочется до смерти жить
как в чистоте первоначальной.

Играет с ветром стрекоза,
под ветром к водам ива гнётся,
и в вольном небе бирюза
зовёт судьбу тянуться к солнцу.

Просторен день, просторен мир,
хоть весь он тайнами окован,
и смертной жизни краткий пир
нам в нём на тайное дарован.

Ведёт к буйству лета
Тебя колея;
Улыбка рассвета —
Улыбка твоя.

Мне нету возврата
В жару бытия;
Улыбка заката —
Улыбка моя.

Что ж вяжут откосы
Над майской водой
Смоляные косы
И волос седой?

Мой сосед, женолюб-греховодник,
всю объездивший русскую ширь,
был негодник, стал божий угодник —
бросил мир и ушёл в монастырь.

Я б не смог так, – монашьи все лица
мне враждебны, как псы на посту.
Бросив мир, я б хотел затвориться
одиноко в таёжном скиту.

Чтоб не слышать молельного стона
в склепе ночи, в просторности дня,
чтобы только Спаситель с иконы
днём и ночью глядел на меня.

Капли ливня в окне рябят,
крону липы мнёт майский ветер.
Я опять потерял себя,
а, быть может, ещё не встретил.

И покамест я только тень
от судьбы на кривой дорожке,
потому так бела сирень
рядом с липой в моём окошке.

Старик ругает всё в Отчизне,
а речь угрюма и хрома.
Остались в старике от жизни
лишь тела жизнь и жизнь ума.

Давно все чувства перезрели,
опали, сгнили в травах дней…
Весь день он думает о теле,
о смерти думает своей.

Один живёт среди трёх комнат,
с утра пробежкой в парк шурша…
Старик уже давно не помнит,
что у него была душа.

В коричневом стекле витрины
на дымной площади Труда
мелькают люди и машины,
блестят цветы и провода.

И в этот мир остекленелый,
в мир отражённый, в мир немой
я каждый день вплетаюсь телом,
спеша из офиса домой.

И в этом мире отражённом
подобьем тела наяву
парю в пространстве, дна лишённом,
минуту целую живу.

И, промелькнув стеклянной тенью
среди подобных мне людей,
топорный холод раздвоенья
под кожей чувствую своей.

Средь вещей, не скрываемых теменью,
Что всегда для истории – фон,
В днях грядущих из нашего времени
Просверкает особо смартфон.

В доме, в парке, в музее, на улице,
На перроне, в челне на реке
Обязательно кто-то сутулится
Над светящей дощечкой в руке.

Поверяет ей всё, что загадано,
Что бушует пожаром в груди;
Так когда-то молились на ладанки
Наши предки в избе и в пути.

В ресторанах, в автобусах, в маркетах,
В разных кассах всех стран и земель
Глаз зелёный смартфону подмаргивает
И тот сыплет деньгу, как кошель.

Даже цербер закона сверхцарственный,
Как взрычит подозреньем, и он,
Чтоб проверить твой знак государственный
Залезает ноздрёю в смартфон.