Анатолий Смирнов - Подкова. Cтихотворения

Людских судеб земное колесо
закручено неведомою силой,
и лепленной историей Тюссо
дышать ещё печальней, чем могилой.

Аристократок горделивый лоск
и королей развёрнутые плечи
теперь лишь ткань да крытый лаком воск,
который можно переплавить в свечи.

Преданья дней, писанья лет – гробы,
кресты, костры, бичи, стенанья, вздохи…
История вставала на дыбы
и сбрасывала со спины эпохи.

И много ли среди вождей племён
припомнишь тех, кто в буйной круговерти
смог усидеть в крутом седле времён
до старостью назначенной им смерти?

И много ли в великих городах,
запавших в летописцев ум и око,
припомнишь ты проживших на медах,
толпою не растерзанных пророков?

Мечом, огнём и ядом каждый век
шпынял всех тех, кто к истине стремился,
и лишь практичный мелкий человек
во всех щелях плодился и плодился.

Как муравьи, число его росло,
вспухало меж несчитанными днями
и вот теперь истории седло
заполнено одними муравьями.

Её поводья некому держать, —
в галоп несётся бешено и криво
и, видимо, уже недолго ждать,
когда гнедая сверзится с обрыва.

Пусть дом мой беден, ужин скуден,
Судьба, как спутанная нить,
Я в мир пришёл, чтоб верить людям
И жизнь горячую любить.
А потому благожеланно
Прощаю им на склоне лет
Меня настигшие обманы
И холод мне суждённых бед.

Лишь об одном, хибарный житель,
Прошу я их при свете дня:
– И, вы, за зло моё простите
Несовершенного меня,
Хоть потому, что был в обиде
Я лёгок – злость стирал, как мел,
Что никого не ненавидел
И ненавидеть не умел.

Ещё не ночь, уже не вечер.
В реке зари лимонный блеск,
а берегов крутые плечи
окутал сумрак. Водный плеск
в надволжский парк летит и в шёпот
листвы вливает томный стон.
За парком слышен фабрик рокот
да улиц ропоты и звон.

Над левым берегом, над рощей,
восходит красная луна,
и свет её с зарёй полощет,
мешает тёмная волна.
Уставший мир привстать стремится,
но сна не может превозмочь.
На деревах примолкли птицы.
Вот-вот нас всех накроет ночь.

То небо синее, то тучи,
То солнца диск, то диск луны
И звёзды мелочью сыпучей
В стекле реки отражены,
Когда по прихоти погоды
Не крутят ветры волн кольцо
И можешь ты, склонившись к водам,
Увидеть в них своё лицо.

Увидеть шрам на гребне носа,
Виски в печальной седине…
Но что таят речные плёсы
В своей текучей глубине?
Кто там плывёт во мгле подводной?
Сомы меж стеблями травы?
Или утопленник безродный,
Лишённый татем головы?..

Что там скрывают, как засады,
Ходы песчаных катакомб?
Войны прогнившие снаряды?
Сырой тротил авиабомб?
Или поблёскивают под течью
Неспешных вод и длинных лет
Там с пальцев спавшие колечки
И клады древние монет?..

Жизнь, как река, необычайна
Мне не обличием своим,
А тем, что истина и тайна
Судеб скрываются под ним,
Что чьей-то волей наши души
В незримом плавятся огне…
Мы видим все, что есть снаружи.
Блажен, кто видит в глубине!

Одолела нас властная скверна
То кнутом, то цветным калачом.
Где Юдифь, что главу Олоферна
Отсечёт в два удара мечом?

Мужи стали трусливы по-бабьи,
Юны глупы, как стадо ягнят.
Плески рыбьи да сопельки рабьи
Вязью улиц летят и висят.

Как достоинства славят пороки
Трубадуры всех новых господ.
Где горящие верой пророки,
Что за правду поднимут народ?!

Облачной почвы грядки
Ветер рыхлит, как глину.
Солнце играет в прятки
С древней речной долиной —
То подмигнёт ромашкам,
То ускользнёт за облак
Так, что темно букашкам
Между травинок волглых.
Солнца букашки просят,
Луч – путеводной нитью:
Много уж лет не косят
Эти луга над Ситью;
Спутались дико травы,
Трудно сквозь них пробраться;
Грустно букашкам, право.
Грустно и мне здесь, братцы:
Не промычат коровы,
Не прогорланят певни;
Спят на холмах сурово
Брошенные деревни, —
В чёрном бурьяне грядки,
Пруд заплывает тиной…
Люди играют в прятки
С древней речной долиной.