Александр Бутенин - Избранная лирика

Я – молод, он уже не очень.
Слыхал я, что он небогат,
он сам повесничать бы рад,
да только больше нету мочи.
Рога носить черед настал
тебе, пенсионер—повеса.
Об этом ты в стишках писал,
жаль, я по-русски ни бельмеса.
Тебя счастливей я в любви
к твоей супруге. c`est la vie!

Поэт не очень был встревожен
дуэлью новою своей,
но в продолжение трех ночей
во сне Дантеса видел рожу:
– Шуан, красавец-офицерик —
подлец, дорвался до жены!
Причина всех ее истерик.
Они друг в друга влюблены,
что ж, я и сам всегда не прочь
с замужней дамой встретить ночь,

под утро, выскользнув из залы…
А, кстати, ведь барон блондин.
Но, все равно, конец один —
его гадалка предсказала…
Возможно, не настал мой срок,
ошиблась, может быть, старушка?
Однако, я совсем продрог, —
поеживаясь, думал Пушкин,
Меж тем Данзас и д`Аршиак
за шагом отмеряли шаг.

– С младых ногтей бывал в дуэлях,
стоял под дулом равнодушно,
сам целил в небо благодушно,
не делал выстрелов смертельных.
Ну что ж, каналья, накажу
тебя сегодня по иному,
и пулю в лоб тебе всажу!
Скорей бы уж! Скорей бы к дому!
Там, верно, ждет меня она —
Александрина, и… жена.

Уже готовы два барьера,
шинели брошены на лед.
Один в бессмертие войдет,
другой закончит тут карьеру.
– Сходитесь, молвит секундант —
маркер при сделке этой – мрачен.
Сигнал последний громко дан
вблизи от Комендантской дачи.
Команда. Выстрелы. И вот
тот в руку ранен, тот в живот…

Февраль, восьмое, День науки
и – поздравлений канитель.
А я испытываю муки:
сегодня – Пушкина дуэль.

Работою не занимаюсь,
и настроения тоже нет.
Я в этот день грущу и маюсь,
сверяя с Пушкиным брегет.

Двенадцатый, уже Данзаса
Поэт ввел вкратце в дела суть:
желательно не больше часа
на все про все, и вместе в путь.

Договориться с д`Аршиаком,
с оружием ящик приобресть.
Как много спешных дел, однако,
теперь у секунданта есть.

Час дня, Поэт ступил из двери
квартиры, чист, как на духу.
Вернулся, чтоб (прислуге веря),
сменить бекешу на доху.

Плохая, стало быть, примета,
тут надо в зеркало – язык.
Но он не вспоминал про это,
хоть к суевериям привык.

Четыре, Пушкин в эту пору
сидел у Вольфа-Беранже,
последнего ждал разговора,
готовясь к худшему уже.

Но вот, ура, пришел приятель,
а нынче – строгий секундант.
Поэта взору он приятен,
в дуэлях, правда, дилетант.

Поехали, и вдруг – супруга
на встречном движется возке,
но, слава богу, близорука —
не разглядела вдалеке.

Пять вечера, мороз, смеркалось,
французы обогнали их.
Ну, что ж, теперь осталась малость,
чтобы окончить этот стих.

Судьбы коварная интрига
опять преподнесла урок:
Поэту не хватило мига,
чтоб первому спустить курок.

Повержен пулей прохиндея,
упал Поэт, и кровь из жил.
Не ведая, что он содеял,
Дантес до старости дожил.

А я восьмого ощущаю
в себе оплавленный свинец.
Чту Пушкина и не прощаю
француза пошлого…

Сто восемьдесят с лишним лет,
как разряжён был пистолет,
упал беспомощно поэт, теряя силы.
В набрякший кровью жилет,
воткнули будто бы стилет,
ну, а по боли судя, это были вилы…

Он шел к барьеру напрямик,
свободно, словно на пикник,
на мушку взяв уже французского паяца.
Черты чуть-чуть он не достиг,
и опоздал всего на миг,
лишь на секунду не успел с нажатием пальца.

Стрелял бы, с места не сходя,
рукою твердой наведя,
кавалергарду прямо в лоб «лепажа» дуло.
– Всадить бы пулю, не щадя,
ведь он каналья, негодяй,
так размышлял поэт, когда в боку кольнуло.

На снег кровь била горячо,
поэт барахтался еще,
и он противника успел вернуть к барьеру.
Он был не хищник, а «сверчок»,
попал не в сердце, а в плечо,
мундир сопернику попортив и карьеру.

А ведь он меткий был стрелок,
и вот, уже спустив курок,
он вновь прилег на левый бок, воскликнув: «браво»!
Подняться на ноги не смог,
но секундант ему помог,
и прошептал поэт с трудом: «полегче, право».

Прошло сто восемьдесят лет,
со дня, как ранен был поэт,
смертельно ранен был поэт, наш Саша Пушкин.
Таких как он простыл и след,
таких как он, увы, уж нет.
А по дантесам бы картечью из пушки!