«Разве не знаешь такого закона:
цепи трофической сильная связь,
коршун, на деле, хищник и князь
в птичьем мирке ареала степей,
должен, по сути, жить без друзей?»
Коршун скосил вопросительный взгляд:
«Что ты, ворона, пусть говорят!
Верь не закону, доверься себе,
друг никогда, ни за что и нигде
друга не бросит! Тем более съест!
Этот закон, так, манифест!»
Перья ворона слегка распушила,
(в слове сокрыта огромная сила!)
боком придвинулась ближе к нему,
к другу родному, родному крылу.
Дни пролетали, как утренний ветер,
сколько рассветов мир уже встретил,
время всё шло, вот зима на пороге —
коршун озяб – проморозило ноги.
В дальние страны пора уж лететь,
если остаться, то верная смерть!
Утром ворона, присев на дорожку,
другу сказала: «Давай я немножко,
самую каплю, тебя провожу?
Дружбой твоей, дорогой, дорожу!»
Долго летели. Заваливал снег.
Лёд нарастал в течении рек.
Грела ворона друга крылом —
тёплым, вороньим, серым пером.
Ближе к границе конец ареала,
взглядом ворона его провожала,
друг удалялся в зовущую даль,
сердце вороны сковала печаль.
Вспомнила первый, красивый полёт,
коршуна голос приятный, как мёд,
мышку ловили под пение птиц,
вспышки считали зловещих зарниц…
Горечь разлуки, прощания ртуть
с болью теснили горящую грудь.
Снег добивался вороньей слезы.
Птицы не плачут! Не плачут, увы…
Снег слежался на полях
царственно-великих,
в близстоящих тополях
голых и безликих
притаился зимний день
скрюченный и хмурый —
обнимал трухлявый пень
он своей фигурой.
Загалдело вороньё
беспокойно, гадко,
всё твердило про враньё,
что грядут осадки.
Закружился снег в полях,
побелели кроны —
замолчали в тополях
шумные вороны.
Дым столбом в холодный воздух
выдыхается трубой,
печке русской нужен роздых
от дровишек. Ей судьбой
предначертано трудиться,
дымом чёрным заклубиться,
обогреть с мороза лица
и забыться…
Прогоревшие поленья
замолчали. Песнопенья
унеслись в небесный край…
Отдыхай…
В чистом поле мысли бросил,
на закате пал в траву.
Много жизненных ремёсел
познавал я наяву.
Напитался дымом мира —
раскусил его секрет!
Помоги, степная лира,
дай честнейший мне ответ —
что не так я в жизни делал?
Кто я? Где я? И зачем?
…Ковылём лишь тихо пела
степь над тяжестью проблем.
В холодном декабре бесснежному раздолью
степей полупрозрачных под небом голубым,
присыпанному снегом, немного, словно солью
на утро предстояло облечься в чёрный дым.
В селе горели избы, и бани, и сараи,
и терпкою полынью по воздуху несло,
заброшенное всеми огнём теперь стирали
под новую дорогу в соседнее село…
Не вой на Луну, серый волк!
Какой для тебя в этом толк?
Зачем тосковать по Луне
в тревожном зверином сне?
Беги по сугробам в лес,
подальше, где нет небес,
где пули горячей нет,
куда не проникнет свет!
Не нужен тебе человек
во веки веков. Навек!
Он от рождения злой,
лучше беги ты домой!
В сказках тебя воспел,
в песнях блатных пропел,
но для него ты враг,
словно болячка – рак.
Но для тебя он враг,
так что беги в овраг,
если тебя найдёт,
пулей своей убьёт!
Он от природы злой,
так что беги домой!
Печальная степь растворилась в объятиях наглого снега,
летевшего сверху огромными хлопьями скучных небес,
закрывших отчаянный свет, что дарила красавица Вега,
закрывших от взгляда холодными спинами туч Антарес.
Обиделась степь. Ощетинилась в небо сухою полынью,
прижала к себе опрометчиво падавший хлопьями снег,
не давший в покое ночном насладиться заветною стынью
мерцания звёздных, летящих в космической дали, коллег.
Перелистнула смерть страницу
и вверх отправила Денницу
забрать своё… Клочок телесный,
безвластный, хладный, бесполезный,
ненужный труп в морозном морге
по старой улице Р. Зорге,
где вязы лапами-ветвями
скребут по крыше, как когтями,
где слякоть, серость, пустота,
где кошка чёрная кота
убить пыталась. Всё лежал,
от водки сгнивший генерал,
ненужный больше никому.
Денница рад был, потому
что генерал отправил в бой
солдат несчастных на убой
и в этом вымостил себе
дорогу в ад. И быть стрельбе
в геенне огненной. Пора
кричать в котле ему «Ура!»
Читать дальше