Анатолий Арестов - В потоке поэзии. Книга 2

Я пошёл гулять в надежде,
что тепло в моей одежде
сохранится! Но сей факт —
злой зимы сибирской акт
вдруг на деле испытал.
«Минус сорок» – тот портал,
где разумной мысли нет,
в голове один сюжет:
к батарее или к печке,
иль хотя бы мне от свечки
напитаться вновь теплом!
А мороз мне: «Поделом!» —
усмехается старик,
норовя под воротник
горстку инея закинуть
или ветром в шею двинуть,
заморозив заодно
нос сосулькой, как в кино!
Не пойду гулять с Надеждой!
Ей тепло в её одежде,
ну а мне… Сей грустный факт —
злой зимы сибирской акт.

Пенза – дом родной, тревожный,
разрумяненный с утра,
там Сура блестит, как ножны
с гравировкой. Катера
разрезают гладь речную
и несутся вслед волны.
В поздний вечер в тьму ночную
тучи каплями полны —
изливаются дождями,
освежая лик домов.
Может быть, меня корнями
тянет в Пензу? Словно кровь
зашептал мне дух Поволжья.
Может пензенский мотив
из села, где воля божья
ветерком над златом нив
пролетала, нотой впился
в глубину души степной?
В Пензу милую влюбился,
Пенза, Пенза – дом родной…

В поединке рыцарь бился…
«За свободу короля?»
Нет, ребята, он влюбился
во французские поля!
Но под взором наглой знати
патриота разыграл:
«Мой король! Да я вас… Знайте!
Я бы вас… Расцеловал!»
Королю приятны речи,
да и рыцарь не дурён!
Он участник дикой сечи
и во Францию влюблён.
Подарил король в награду
сотню акров тех полей.
Вот правителям что надо:
уваженье от людей!

Бессмертное море вгрызалось в песок,
раздутые тучи касались вершины
горы безымянной, влюблённой в восток,
в святой высоте заблестели плешины
гранита, измятого силой времён.
Надрывные выкрики ветра в пещере
пугали остатки древнейших племён,
не знавших пока о Христе и о вере.
Однажды под вечер зашли корабли
в уютную гавань бессмертного моря…
Горячие пули в индейцев легли
посланьем Европы – предвестницы горя
и канули в Лету… Раскинулся флаг
свободы великой, стабильной и равной!
Отхвачен кусок континента и враг
литой демократии линией плавной
внесён на бумагу. Гремит США,
вливая убитый, не стоящий доллар
всегда и везде. Неподкупна душа,
пока не сварганил конгрессовский повар
расценку свою… Золотистый песок,
раздутые тучи касались вершины
горы безымянной, влюблённой в восток,
в пустой высоте оголившей плешины.

Блеском холодным Луна пропитала
пыль придорожную возле могил,
поле усеяно звоном металла,
здесь Messerschmitt, наблюдая, парил
в облаке ада, окутанном смертью,
чёрным крестом, прибавляя кресты
Родине нашей, вознёсшейся твердью
белой берёзы, где кровь с бересты
плачем на землю лилась, поминая
души застреленных утром детей…
Годы летят… Отголосками рая
слышится крик в небесах лебедей.

Наколол дровишек – разжигаю печку,
старая газета кормом для огня.
«Правда» загорелась. Что-то там про гречку
вспышкой озарилось. Гривою коня
пламя заметалось тягой принуждённой,
«Правда» почернела, треснув на куски.
Истинно старался коммунист Будённый,
только вот не время… Время для тоски
бывших поколений. Новь демократична:
хочешь вам ВКонтакте, хочешь Telegram!
Видео TikTok-а, так сказать токсично,
но не безразлично, даже под сто грамм.
Вычурность мгновений, трещина в морали
сложностью простого сплющили мозги.
Что за пандемия? Чем мы захворали?
Многие не знают: «Не видать ни зги»
– просто выражения. Что же будет дальше?
(Путин до абсурда? Димка и опять?)
Много, слишком много накопилось фальши,
нам бы разобраться, но, увы, плевать…
Пламя заметалось тягой принуждённой,
«Правда» прогорела, уголь на дровах
тлеющею горкой, горкой пропечённой,
словно прогорающая истина в словах.

Сливаются облака
в громадину кулака,
забили дожди в бока
степного вчера хорька.
Хорёк совершенно рад:
намылся, напился! Град
прошёл стороной. Брат
попал под шальной град.
Строил плотину бобёр,
лапы свои протёр,
только чуть-чуть потёр,
град ему в лоб притёр…
С шишкой на лбу бобёр
брёвнышко мимо пёр,
долго смеялся хорёк:
«Ты не бобёр – носорог!»