Александр Кормашов: Звук. Стихотворения и поэмы

Заблудится солнце в лохматых верхушках деревьев,
запрыгает белкой по лапам размашистых сосен,
и будет то время – мы снова вернёмся в деревню,
в простую и тихую, старую добрую осень.

По просекам узким пройдём, стороной полуголой,
по вырубкам старым, полям, переюбольшлескам, угорам.
Дождь морды лосей будет гладить рукой невесёлой,
и камни у поля застынут в раздумье нескором.

Нас город всё держит, а осень уже на исходе.
И снег на рассвете сырого асфальта коснётся.
А ночью мне снится: нарушилось что-то в природе,
и, словно за белкой, рванули собаки за солнцем.

1980

Не холод, а жар багровый
дохнул на ресницы ив,
и синих кустарников брови,
и леса чуб опалив.

Ожогам бы длиться и длиться,
но вот уже, суетясь,
готовит зима-фельдшерица
лечебную белую мазь.

1980

Он вышел прямо на лесоповал,
доисторический бык.
И трактор, что рядом лес трелевал,
пред ним растерянно сник.

Лосина! Лосище! И мощь и красу
он нёс, словно сладкий хмель,
с рогами, как сломанная в грозу
как раз посерёдке ель.

А мы, помлесничего Санька да я,
уж коль очутились тут,
решили на этого бугая
поближе пойти взглянуть.

Мы сделали «лошадь» – любой впрягал
так в детстве друг друга не раз,
лишь мы ружьё несли как рога,
правда, взведя про запас.

Мы шли к нему, от души веселясь:
– Ого! У нас тоже гон!
А лось вполглаза смотрел на нас
и словно поддакивал в тон.

А, может, думал (был глаз багров,
и в теле выл ураган):
«Что, если врезать промеж рогов
этим двум дуракам?»

Нет, он развернулся громадой всей,
словно себе сказав:
«Ну их, вот не видали лосей!
Что я им, динозавр?»

Ушёл, багульник смахнув сгоряча,
своим житиём умудрён.
Лишь трактор вослед запоздало рычал
и траками цапал дёрн.

1981

Ты, Земля, мне приснилась. Ты шла по орбите, по кругу,
словно сивая лошадь (вот такой уж привиделась ты),
и привычное небо было меньше обычного луга,
то и дело ты звёзды щипала как будто цветы.

В стороне метеоры вихрили своё авторалли,
ну а ты шла по кругу не сказочней прочих кобыл.
И дожди, словно щётки, бока у тебя протирали
и из шерсти лесов вымывали дорожную пыль.

Но к тебе подошли и сказали: «Будь умницей, лошадь».
А вот кто подошёл, не скажу – то был всё-таки сон.
Вижу, вот запрягут и седёлко на спину положат,
и наладят дугу и затянут потуже супонь…

Запрягли! Запрягли! Ты стояла и глазом косила.
Хлопнул кнут, как салюта торжественный залп.
Ты так долго копила свои лошадиные силы,
но вот сел человек и «поехали» просто сказал.

1982

Нет строже картины, и – нет бесшабашней,
когда устремлённая в звёздный простор
стартует ракетою Спасская башня,
а Красная площадь ей стартовый стол.

Должно быть, нам просто не видно не отлучек,
когда она в космосе пишет круги
с горящим рубиновым пятилучьем,
эмблемой к пожатью готовой руки.

Мы видим: стоит, как стояла веками,
лишь те мастера знали всё наперёд,
что клали – да так! – красногрудые камни,
как будто России готовили взлёт.

Их думка не раз между звёзд пронесётся,
не раз по равнинам суровых планет
проступит сквозь памятник первопроходцам
кремлёвский взмывающий силуэт!

1982

Человек, ты рождён великаном!
Пусть пока ты кроха их крох,
пусть от маточных вод океана
ты ещё не совсем обсох.

Ты спешишь возмужать на воле,
прикурить от солнца костра;
в твоих лёгочных альвеолах
всей планеты воют ветра.

У тебя ещё детский возраст
и года не векам под стать,
а какая должна быть взрослость
не берёмся сейчас гадать.

Может, просто придётся как-то
подсчитать потом без затей
все вихры белобрысых галактик
на макушках твоих детей!