Владимир Пучков: Перекличка с прошлым. Стихи

«И я любил, и я изведал
Безумный хмель любовных мук…»,
А дальше нам поэт поведал
Так неожиданно и вдруг,

Что было их – любимых много:
Простых, таинственных, иных,
Но шли они одной дорогой
В пределах чувственных, земных;

Что страсть кипела, сердце билось, —
Плоть возносилась над землей…
Любовь – страдание, – не милость;
А наслажденье, словно зной,

Что выжигает летом травы
И нивы, губит урожай.
Нет, не снискать поэту славы
На этом поприще, – сей край
Ему опасен. Он не может
Принадлежать вовек одной.
Любовь земная сердце гложет, —
Поэт в погоне за мечтой.

Мечта однако ускользала,
Как ею он овладевал.
Одна другую замещала,
Но – недоступен идеал.

Прозрел: любовь страшнее зелья,
Страшнее, чем девятый вал —
Вот оттого с таким весельем
Он проклинал все те ущелья,
Где и любил, и целовал.

Любовь познавши неземную,
Поэт отринул плоти страсть;
Как гимн, запел он «Аллилуйя!»,
Чтоб Бог не дал опять упасть

«На ложе страсти роковой»…
Да, был поэт с такой судьбой.

Ещё один Владимир – Маяковский,
Так много можно говорить о нем,
А если кратко и по-философски, —
Горел он революции огнем.

Ведь в футуризме отражалось пламя
Всех будущих свершений и побед.
Народ поднял пророческое знамя,
Окрашенное кровью в красный цвет.

Настало время бунтов, войн, репрессий —
В сознании свершился поворот;
А что касается прогрессий и регрессий,
То чаще было всё наоборот.

А он, как посох громовержца-бога,
Как молнии подобный яркий свет,
Прокладывал в поэзии свою дорогу,
Громя литературу прежних лет.

Могуч, красив, басист поэт-верзила,
И равных не было ему тогда.
В его трудах – энергия и сила,
Народ и революция всегда.
Гордись, Отчизна, яркою плеядой
Из тех, кто этим именем крещён.
Охватывая лики той плеяды взглядом,
Деяниями их я восхищён.

И я несу по жизни имя это.
Читатель дорогой, пойми меня:
Я ощущаю радость быть поэтом
И прославлять Великих имена.

Вдруг стало тихо там, на даче,
И в Переделкино вокруг.
Ушли и слава, и удача,
Ушёл из жизни верный друг.

И Богуславская, страдая,
Его там долго будет ждать.
«А вот и я, моя родная!
Не надо плакать и рыдать».

И вперемешку жизнь с кошмаром —
Видений много в разнобой.
Бред наяву, как от угара:
«Андрей! Андрей! Я здесь с тобой!»

Но жизнь есть жизнь. Воспоминанья
Свой светлый облик обретут.
Стихи читая, на свиданье
Друзья и близкие придут.

Ты воздух рассекал на части
Наотмашь правою рукой,
Когда стихи читал со страстью
Пред многотысячной толпой.

В Политехническом музее
На вечерах твоих аншлаг.
Ты был кумиром! – а пигмеи
Пытались сбить дыханье, шаг.

Тебя в поэзии нетленной
Нельзя унизить, оскорбить.
Звучал твой голос во Вселенной —
Стихам и песням быть и жить!

Андрей! Андрей! Тебя мы помним,
Запечатлелся ты навек —
Объявший свет и мир огромный
Поэт, философ, человек.

Так почему тебя прозвал он Нинкой?
Какие были у него с тобой дела?
Действительно, ли ты была блондинкой?
И что – со всей Ордынкою жила?

Мы можем лишь гадать, как этот образ
Сформировался в буйной голове.
Быть может, что гюрза иль даже кобра
Ему шепнула: «Ты поверь молве!»

Но если и была такая дама,
То это – жизнь, и нет большой беды.
А образ Нинки годен лишь для драмы,
В стихах же славят женщину мечты.
Да, он – поэт, к тому ж и бард великий, —
Не смею я его судить или винить.
В угоду лишь толпе тупой, безликой
Он мог экспромт подобный сочинить.

Прости его, коль имя твое Нинка,
Он много разных слабостей имел.
Да, срифмовал он «Нинка» и «Ордынка»,
Но никого обидеть не хотел.