Владимир Пучков: Перекличка с прошлым. Стихи

И закусив губу зубами, —
Ведь скорби вал ещё не стих, —
Он, всех потрясшими словами,
Блестяще так закончил стих:

– Для веселия
планета наша
мало оборудована.
Надо
вырвать
радость
у грядущих дней.
В этой жизни
умереть
не трудно.
Сделать жизнь
значительно трудней.

Сегодня ж слава юбилеем
Пробила время, мрак и дым.
Мы снова с ним – Есениным Сергеем,
Вечнозеленым, вечно молодым.

Сквозь толщь времен и лихолетья
Он, незабвенный, светит нам;
Да, светит более столетья,
Что равнозначно чудесам.

Вот те, над кем сияет нимб:
Шекспир загадочный, великий,
Бессмертный Пушкин рядом с ним, —
Сияют ярко эти лики
Через пространство, толщь веков.
Я утверждать это готов
И заодно со мной издатель.
А ты, что скажешь нам, читатель?
Вопрос не праздный, а крутой:
– Давно ль читал ты их творенья? —
Стоим мы у черты, у той,
Что стала вдруг страшней успенья —
За ней небытие, забвенье.
Ты возразишь:
– Не может быть?
Как можно Пушкина забыть?
Другого гения – Шекспира? —
Но всё трагичней, чем у Лира!
Обидно. В двадцать первый век —
Компьютеров и интернета
Так обокрал себя вдруг человек…
Ужель в духовный мрак погрузится планета?

Декарт, Лаплас – великие французы,
Их вклад в прогресс по-настоящему велик.
Они средневековья рвали узы,
Чтоб мир узрил научных истин лик.

Их имена, могучие их знанья, —
Живущим на земле живой пример, —
Всемирным общим стали достояньем,
Как Пушкин, Гёте, Данте и Гомер!

Вечная музыка. Вечные звуки
Дарят нам радость и гасят в нас муки.
И люди стремятся в концертные залы,
Чтоб час или два – суета не терзала.

Странно устроен сей мир, очень странно:
Рядом – бессмертие, жизнь и нирвана,
А в фокусе жизни – боренье со страстью:
Плоть душу терзает и страстью и властью.

Время не властно над творчеством гения:
Моцарт – бессмертен, – и нет здесь сомнения.
Два века прошло и опять замелькало
Волшебное имя, гармоний – зерцало.

Праздник – сегодня, – душа торжествует:
Моцарт увел её в сферу другую,
Где нимфы и музы, где дух и томленье,
Где царствует он и его вдохновенье.
Звуков движенье, гармонии – сила
Душу мою к небесам возносили,
И словно нет плоти – есть чувство паренья,
Душа одолела земли притяжение.

Нет уже связи с материей, с миром, —
Есть ощущенье духовного пира,
И есть состоянье, что выше экстаза,
Как будто елеем духовным помазан.

Кто испытает однажды такое,
Тот потеряет чувство покоя,
И будет в ответе за это лишь гений, —
Гением ставший в Зальцбурге и Вене.

Полотна мастера в столицах
Смотрел я, точно, и не раз:
И в галереях за границей,
И те, немногие, у нас.
Цветы, пейзажи, натюрморты, —
В них Гончаровский колорит,
Цвет, словно музыка звучит,
Где как анданте, где как форте.
В ее полотнах есть загадка, —
Смотри и пробуй разгадать,
Но мне открылась, если кратко, —
От них тепло, светло и сладко,
Да так, что трудно рассказать.
Но средь полотен Гончаровой
Не видел сряду трех картин,
Чтоб был на них цветок суровый,
Пространству, цвету – господин;
И был он центром притяженья,
Особой тайною творца,
Одним предметом восхищенья,
И будоражил те сердца,
Что к медитации готовы;
В обычном видят образ новый,
Стремятся с Духом говорить
И духом новое творить.

Цветок простой, порой невзрачный,
Витиеватой красоты,
Но пир украсить может брачный,
Как знак девичьей чистоты;
Цветок в колючках – недотрога,
Но излучает силу, мощь;
Он для защиты создан Богом,
И всяку нечисть гонит прочь.
Творенья тайны в нем сокрыты,
И лунный свет, и солнца зной, —
Давно уже цветок забытый
Старинный оберег живой.
И вот теперь мой взор прикован
К тому, что мастер сотворил, —
Чертополох я видел снова,
А голос внутренний твердил:
Здесь проведение – не случай,
Я доказать это готов,
Передо мной букет колючих
С шипами длинными цветов.
Цветов того чертополоха,
Что детство мне напомнил вдруг, —
Средь тьмы и яростных сполохов
Судьбы замкнулся тайный круг.
И в этом круге – Гончарова,
Ее душа близка моей:
Сошлись в единый фокус слово
И образ милый для очей.
Он в красках лег на холст картины,
И словом в стих – куда поздней…
Одна дорога – в палестины
Искусств и творческих страстей.