Виктор Брюховецкий - Судьбы суровый матерьял…

Голубь жестью гремит. Ветер лижет афишам
Всё, что можно лизать. В заржавелый каблук
Грузит юный палаточник ящики с фишем
Скандинавским, бананы и репчатый лук.
Над рекою туман. Синий дым от излучин
Веет мягким и теплым, подобно руну,
И укрытый руном, мерным скрипом уключин
Нарушает Харон тишину.

Минутный дождь…
Веселые такси…
Дождем отполированная веха
Столпа блестит! Вокруг, как на оси,
Вращаются огни…
С лицом морпеха
Тяжелый Петр на медном скакуне
Глядит на звезды – покорить бы, взять бы!
Такая ночь!
Всё от огней в огне!

А днем ему надоедают свадьбы.

И скачет он над черною волной
Неведомо куда, Бог весть откуда.
Что ищет он, еще какое чудо
Мерещится ему во тьме ночной?

Что мне комфорт,
Я ездил на корове!
Гужи, тяжи, седелка да вожжа…

Июль, проселок, сено в изголовье,
Ни облачка и бездна куража —
Твори, что хошь! – выдумывай и смейся,
Грусти и пой,
Секи бурьян кнутом,
И удивляйся, как висит на рельсе
Сопревший столб…

Зато потом… потом…
Ты это всё, по Невскому шагая,
Однажды вспомнишь.
Жалко будет?
Нет.
Иная скорость и вожжа другая…

На шесть полос размеченный проспект
Бензином пахнет, шелком и духами.
Плывет кораблик.
Движется народ,
Мослами шевеля и потрохами…

И вдруг увидишь речку… луг… зарод…
Закат в полнеба… хату и за хатой,
Идущую сквозь сумерки в зарю,
Корову Елку, лоб ее покатый,
Тяжелую и влажную ноздрю.

Этот город из камня, воды и ветров,
Отдающих гнильцой метростроевских штолен…
Зачинает комар свою песнь островов
Под высокую чистую медь колоколен.

Наступает эпоха великих ночей,
Время белых бантов и шикарных нарядов,
Время четких подковок, блестящих ключей
От блестящих машин, время жарких закатов.

Ах, любовь! Пахнет вечер таким неземным!
Пухнут губы от жажды и тихо сжимает
Кто-то что-то внутри, и дыханье сбивает.
И плывет над шоссе, и качается дым.

Тихий шорох авто… Есть у вечности миг
И любому дается попытка обжечься,
И на травы упасть, как на плахе разлечься,
Ощущая, как сухо немеет язык.

Бьется легкою бабочкой мысль в пустоте.
Небесам и светло, и свободно, и жарко.
Чудеса твои, Господи, все в решете,
Натряси этой радости, сколько ни жалко.

Напитан ветер горечью грибной,
Листом брусничным, шкурою лосиной,
И я тебя смешливой и счастливой
На облаке рисую. Будь собой!

Плыви, качаясь и зрачки кося.
Раскосая! Болотною осокой
Разрезы эти сотворить нельзя,
Но только кровью чистой и высокой!

Откуда ты, безгрешное дитя,
С каких степных курганов-эверестов
Возникла, восторгаясь и шутя,
В краю чухонцев и холодных эстов?

Зачем тебе сей сумеречный край,
Где влаги больше, чем в любом арыке,
Где каждый дом, что караван-сарай,
А бронзовые кони безъязыки.

Их так сумели ладно изваять,
Что от табунных отличишь едва ли,
Им жилы натянули, подковали,
И на мосту оставили стоять.

Они мертвы!
О, как они мертвы!
Мертвее не отыщешь во вселенной.
Им вскрыли кровь, у них пустые вены,
А в гордом повороте головы, —

Внимательней всмотрись – увидишь ярость,
И брызжущая с повода слюна
Всем говорит, что жизнь не состоялась.
Но эта боль не всякому видна.

А потому, подковками звеня,
По Невскому с подругами шагая,
Раскосыми глазами не мигая,
Ты разгляди коня…

…А ведь только что шумели соловьи,
И садились птицы-гуси на жнивье…
Новый запах мандариновой хвои
Заползает в петербургское жилье!

Отступает из подъездов темнота,
Влажным холодом не тянет из щелей,
И всё ярче и нарядней суета,
И кошелки всё полней и тяжелей.

А на каменных на невских площадях,
Где морзянкой светофоры говорят,
Бляхи медные на медных лошадях
В медном свете медным золотом горят!

А ведь думалось: забот – невпроворот,
И казалось: неудачи все – твои…
Не венчанье, не крестины – Новый год!
Пьяный запах мандариновой хвои!