Зинаида Миркина: Дослушанный звук

Окончился приток тепла.
Душа росла, росла, росла
И выросла. И лишь теперь
Хрустальная открылась дверь
В хранилище – в предвечный Храм,
Закрытый жару и ветрам.
И то, что зрело на земле,
Хранится будто в хрустале
Среди сверкающего льда,
Как неподвижная звезда.

Как я люблю безмолвье сентября!
Душа немеет у себя на тризне.
Холодная осенняя заря
Нам говорит об остановке жизни.

Ты больше не участвуешь в борьбе,
И не нужны ни громкость и ни сила.
Жизнь тихо собирается в себе
И, как кристалл светящийся, застыла.

О, этот свет! Что значит ветра свист
И дождь холодный, хлещущий нам в лица?
Лишь только тот слетает, точно лист,
Кто сам в себе не смог остановиться.

Будто тихо задрожали слёзы
Жизни отступающей вослед —
Золотом закапаны берёзы,
В мир по капле натекает свет.

Да, по капле, тайно, постепенно
Землю отбирая у меня…
Согласится ль сердце на замену —
Свет и Дух взамен земного дня?..

В лесу сиянье зажжено,
Настала царственная осень,
И сердце ни о чем не просит
И светом до краев полно.
Все ближе наш земной предел,
Все меньше день, но длинный-длинный
След от него. И плод созрел,
И тяжесть с легкостью едины.

Никто чертой не обведет
Творца, никто не втиснет в образ.
Он Сам прочерчивает вход
Внутрь нас, нам взламывая ребра.

Ни жалости и ни добра. —
Он входит, грудь нам раздвигая.
Но лишь из моего ребра
Родится в мире плоть другая.

Он должен нас перебороть,
В глухой ночи сразиться с нами.
Он истончает нашу плоть,
Как волны моря точат камень.

Растит нам зрение и слух
И обретает сквозь потери.
Нас так теснит творящий Дух,
Как волны размывают берег.

Когда ж сопротивленья нет,
Когда душа уже покорна,
Он оставляет тяжкий след
Присутствия. И это – форма.

Не мир, но меч. Тот самый меч,
Который может пересечь
Дурную бесконечность. Тот,
Что смерть саму пересечет.
Тот меч, что не оставит нас
Такими, как мы есть сейчас,
А за сверкнувшую одну
Минуту даст нам глубину
И даль. – Тот меч или резец,
Который в руки брал Творец,
Когда из тяжести и тьмы,
Вздохнув всей грудью, встали мы.

Когда стучится Вечность в нас,
Она пересекает час.
И, точно серафимов меч,
Нам грудь готовится рассечь,
Чтобы зияющий провал
Вдруг стал Началом всех начал.

В тот миг упали все преграды,
Что были меж тобой и мной.
Не близко… Мы уже не рядом —
Мы просто сделались одной
Душой и плотью. И весь воздух
Вдруг выпит за один глоток.
Прожгли всю ткань пространства звёзды,
И в щели мира глянул Бог.

Этот миг размыканья души,
Миг раскрытия зренья и слуха…
Глубь бездействует. Только дыши —
Ты сейчас зачинаешь от Духа.
Ты сейчас уже больше не ты.
Кто-то вторгся, весь лад твой разрушив.
Двери настежь! Запоры сняты!
О, сквозняк, опрокинувший Душу!
Световал, заливающий тьму,
Вихрь, бросающий семя в глубины,
Прав лишь тот, кто открылся Ему,
Кто позволил себя опрокинуть.

Я знаю миг единственного чуда,
Когда мой дух, раздвинув естество,
Не уместился в ёмкости сосуда:
Я где-то возле устья своего.
Вот – вот вино прольётся из бокала, —
Стена и мера – больше не закон.
Ну, а сосуд? С ним ничего не стало.
Он тот же самый. Но при чем тут он?
Я – это То, что бесконечно боле
Меня самой. Я – свой горящий след…
Всё тот же мир, всё тот же лес и поле,
Но за края ушёл вечерний свет…

Догорает душа на вершине сосны.
Это Дух, а не жидкая медь.
Чтобы Вечность сошла в глубь земной тишины,
Надо мне до конца догореть.
Потонуть в этом блекнущем небе, пропасть
Без остатка… Да, надобно мне,
Чтоб ушли все метанья, вся горечь, вся страсть,
Догореть на Господнем Огне.