Зинаида Миркина: Дослушанный звук

Крещенье – это погруженье.
Внутрь, в сердцевину бытия
По чутким, дрогнувшим ступеням
Беззвучно опускаюсь я,
И наступает миг причастья
Тому, что не имеет дна.
Мир внешний над душой не властен —
Я наконец-то крещена.

Я люблю этот спуск Творца
В растворившиеся сердца,
В темноту, в глубину глубин,
Куда входит лишь Он один.
Спуск последний, последний вход.
Мир оборван, но Он идет.
Почва выплыла из-под ног,
Но по морю ступает Бог,
И я чувствую твердь ступней
В океане души моей.
Шаг один – и, как тяжкий след,
В темноте проступает свет.
Шаг, другой, и – из зыбких вод
Первозданная жизнь встаёт.
Третий… Господи, погоди!
Разорваться не дай груди!..

Снова вечность в мире медлит,
Зацепясь за гребни скал.
Свет уходит в тот последний,
В тот разверзшийся провал,
В то первейшее Начало,
В тот сердечный светоём…
Господи, как мало знало
Сердце о себе самом!..

Свой взгляд внутрь камня углубя,
Бог из скалы всю тяжесть вынул.
Мир погружался сам в себя,
Наращивал свои глубины.
Шёл небосвод в обратный путь,
В ту тайну, где пространству тесно.
И тихо кольцевалась суть
За кругом круг, как ствол древесный.
Молитвенный вечерний свет…
Уподобляясь Миродержцу,
Держало за весь мир ответ
Наполненное миром сердце.

Одинокий простор,
Одинокость небес,
Прекращён разговор,
Звук последний исчез.
Не увидеть следа,
Не прижаться плечом.
Ничего, никогда,
Никому, ни о чём…
Среди всей широты
Нету места для двух.
Во все стороны – Ты,
Мой разросшийся дух.
Бесконечность моя —
Беспрепятственный рост,
Полнота Бытия —
Вес удержанных звёзд.

И смерть и Время обратимы.
У выцветших смиренных вод
Гора встает, как образ зримый
Того, что вовсе не прейдет.
Безмолвно вечное Начало,
Перечеркнувшее число.
В самой себе гора собрала
Всё то, что время унесло.
Мой образ и моя опора…
В самой себе откроет грудь
Того, кто может сдвинуть гору
И все ушедшее вернуть.

…И вынесла из недр душа моя
Познание о всемогущем «Я».
О Том, кому не надо ничего
Иного, кроме самого
Себя. И Кто не обратится ни к кому,
А только лишь к Себе же самому
За помощью. И Сам один за всех
Возьмет ответ за первородный грех.

Я только лишь в детстве не знала,
Как тяжко быть очень большой,
Обычною и небывалой,
Для всех непонятной душой.
Как тяжко быть вечно в ответе
За всех. – Ни одно существо
Не вчуже. – Ведь все мои дети, —
А старше меня – никого.

…И вот вошло другое измеренье.
И стало тихо. Как перед концом.
Или началом. И не нужно зренье
В той тьме, где Сын встречается с Отцом,
Не нужно больше наших блудных глаз,
Лишь только сердце сущее безвестно
Растет, растет и занимает в нас
Своё, ему назначенное место.
В грудном провале, в глубине покоя
Нет посторонних. Смолкло естество.
И разрослось, как Древо мировое,
Одно лишь Сердце. Больше – ничего.

Окончен путь. Еще в пыли дорожной
Ты весь. Со лба стекает кровь и пот.
Но сомневаться больше невозможно:
Здесь Сердце видит. Сердце узнаёт.

Свет внешний стих, поник, погас.
И лишь тогда очнулись свечи.
И бездна приютила нас,
Окутывая лоб и плечи.
Слоистый, движущийся мрак,
В котором наше зренье тонет,
Так бережен! Он нам не враг,
Он не чужой, не посторонний…
Вот он коснулся наших ран,
Соединил куски и нити.
Незримый, тихий Океан,
Священный, внутренний Целитель…
И мы уже в ином краю,
Где нет ни щели и ни дверцы.
Мы погрузились в грудь свою,
Упали в собственное Сердце…

О, как затягивает душу
Вовнутрь, на Родину!.. Вот так
Орфей спускается во мрак
И за собой все свечи тушит.
Вовнутрь к любимой… Как темно
В той Глубине, где мы – одно.
Какое счастье, что на нет
Сошел нас разделявший свет,
И тайно брезжит только тот,
Что изнутри души встаёт…