Александр Бараш - Образ жизни (сборник)

Я ушел бы в глухую долину
с горизонтом глядящим во тьму
жил бы в легкой пещере питаясь своей немотой
Но меня не хватает на то чтобы быть одному
я бессмысленно пуст как сухой водоем

Чтоб заполнить себя —
нужно камень с груди отвалить
и откроется ключ над дугою оплывших террас
и горящим лучом прорастет сквозь меня эта нить
для которой я лишь водовод а источник – вне нас

И тогда я бы смог на закате огромного дня
сесть на белые камни у входа в свой ласковый склеп
и прикрывши глаза ощущать как идет сквозь меня
и уходит – не встретив препятствия – смерть

А по ночам наша комната герметизируется,
как гробница в пирамиде. Над нами
чужое молчание, словно гора песка,
поднявшаяся за тысячи лет у входа в спальню.
И когда наши тела глубоко спят,
на стенах снова проступает рисунок:
дорога, по которой идут наши души.
Видишь их? Плывет ладья,
в ней стоят двое, остальные гребут.
И звезды вверху, а звезды других
уносит Нил времени, ничего не объясняя.
И мы как мумии туго обернуты любовью.
И будто после вечности приходит утро,
радостный археолог – и у него свет.

И эта любовь кончилась,
как плодородный сезон в лимонных садах,
или сезон раскопок, когда вынимают из глубины
встревоженные вещи, которые хотят, чтобы их забыли.
И эта любовь кончилась, будто разрушили
большой дом и убрали обломки, ты стоишь
на пустой квадратной площадке и говоришь: какое
маленькое было место, где стоял дом
со всеми этажами и людьми.
Откуда-то из долины слышен
звук трактора, и откуда-то из прошлого —
как вилка скребет по фарфоровой тарелке, перемешивает
и взбивает белок с сахаром для ребенка,
скребет и скребет.

Меня затопила ностальгия —
словно люди на старой фотографии хотят снова быть
с теми, кто смотрит на них, в теплом свете лампы.

Здесь, в этом доме, я думаю о том, как любовь
превращается в дружбу, по законам химии наших
судеб, и о дружбе, которая успокаивает
по дороге к смерти. И о том, что наши жизни
как отдельные нити, без надежды
стать снова одной тканью.

Из пустыни доносятся приглушенные звуки.
Пыль пророчествует о пыли. Самолет в небе
застегивает над нами молнию
большого мешка судьбы.

И память о лице девушки, которую я любил,
проходит через долину, как этот ночной автобус:
много освещенных окон, много ее лиц.

За время этой любви были достроены дома,
а кто-то, кто раньше не умел,
научился играть на флейте. Звуки гаммы
то поднимаются, то опускаются. Они слышны
и сейчас, когда мы уже не наполняем друг друга,
как птицы крону дерева,
а ты меняешь деньги, непрерывно,
монеты одной страны на монеты другой,
и одни желания на другие.
И хотя мы вели себя как сумасшедшие,
сегодня кажется, что мы не так уж отклонились
от общепринятого и не помешали миру,
его людям и их дремоте.
Теперь все кончилось.
И скоро не останется ни одного из нас,
чтобы забыть другого.

Я сидел на заднем сиденье машины
за любовной парой. Одна его рука
была на руле, а вторая обнимала девушку.
Их любовь была опасна и для меня,
Я делил с ними эту опасность, но не эту любовь.
Мы ехали ночью от Мертвого моря в Иерусалим.
Вокруг нас в пустыне шли военные учения.
Тихие танки, поднятые среди сна,
двигались как лунатики.
Животные пустыни попадали в свет фар.
Их глаза загорались,
а потом машина переезжала их,
или они возвращались в темноту.
Остаток ночи, уже дома, я не спал,
отделяя слова от эмоций,
как коллекционер отклеивает марки от конвертов,
чтобы все упорядочить – ровными рядами
и в красивой цветовой гамме.

Если будет новый потоп, то праотец Ной
вместе со всеми парными тварями возьмет нас с тобой,

С парой слонов, парой мышей, с птицами и зверями,
со всеми, кто чист и нечист, мы поплывем над волнами.