Евгения Баранова - Номинация «Поэзия»

как с мамой собирались в зоопарк
смотреть на птиц — и плачущих, и льнущих
к забору птичьего огромного двора.
Не помню, чем кормили их. И пуще

того — не помню, как ходили корабли
из «Комсомольской правды» и тетрадных
измятых листьев. Два месяца не спит
Москва-река, и воскресают травы.

На литургии тихо плакали и пели,
а дома ставили накрытый белым стол.
И облака, крепки и корабельны,
неслись, неслись над перестроечной Москвой.

И в темноте стоял нарядным левый клирос,
и я ждала — верб, времени и волн.

И кругляшок апрельского пломбира
не капал
мне
на ситцевый
подол.

Тётя Вера думает — выглядят влюблёнными и счастливыми,
держатся близко, локоть к локтю, ладонь к ладони. Дай Бог,
проживёте хорошую, долгую
жизнь, полную радостных
откровений.

Тётя Аня думает — придёт время, осточертеете,
разругаетесь, как мы с Вовкой. До слёз дойдёте,
до кардиологического
отделения.

Галина Семёновна думает — им сняли квартиру в Южном Бутово,
в новостройке, будто собранной из разноцветных квадратиков, из мозаики. Говорят, что в таких квартирах отвратительная
шумоизоляция и всюду вонь забитого мусоропровода.

Дядя Ваня думает: скоро ты бля прекратишься скоро ли бля скоро
бля так устало болеть так болеть устал, что лучше бы положили на операционный стол
и вырезали
из меня
меня
мне ничего
не оставив.

А что думают
молодожёны,
в пыли июня,
в выжженном воздухе
стоя,
в разнотравье,
в тщательно вычищенных ботинках,
в белом платье,
напрокат взятом
на два дня?
И один день уже миновал,
весь вышел —
от беспрестанно трезвонящего телефона,
от полных пакетов из виноводочного отдела,
оттого, что миски салатов выставлены на стол.

Я хочу, чтоб меня море в янтарь одело,
я хочу, чтоб меня в янтарь одело,
так хочу, чтобы море в янтарь одело,

по течению
понесло.

Я шла, радуясь солнцу, упругому шагу,
новеньким босоножкам — и вдруг поравнялась
с женщиной в длинном плаще из непромокаемого материала,
с женщиной в вязаной шапке,
в очках, замотанных изолентой.
И никого с ней — ни рядом, ни в отдалении.
Мы встретились взглядами, а над нами цвела черемуха,
распространяя запах, сладкий и нестерпимый.
Как мы выдержали, не заплакав, а прошли мимо,
мимо друг друга, мимо панельной пятиэтажки,
мимо детской площадки, мимо звонницы
Святителя Спиридона, затканной липовым цветом,
листами весенними, тоненькими прожилками?
И тогда я решила, что буду писать про неё всеми словами,
которые выучу по книжкам и словарям, по письмам и разговорам —
правильными словами, самыми верными и выразительными,
отточенными и резкими.

На женщине сапоги синие и резиновые,
но на всё здесь — май и Господня воля —

как будто шла она морем Генисаретским,
как будто шла она морем Генисаретским,
как будто шла она морем Генисаретским,

гладкой седой водою.

в открытую форточку
дует.

до новой
осени.