Евгения Баранова - Номинация «Поэзия»

Я выхожу на платформу в дырявых кедах.

Спросили: если пропустишь, не жаль будет?
Кто знает, как скоро сможем собраться снова?
Я приезжаю.
Я надеваю узкую юбку и м о ю голову.

Гонит по тропке ветер всякий декабрьский мусор,
пусто мне в городе, невыносимо пусто,
от фонарей да по снегу — жёлтые искры.
Десять лет выпуску.
Десять лет выпуску.
Я — беззаботная и бездетная, в юбку узенькую одета,
качаюсь на пластмассовых каблуках.
Как прошло моё лето? Как прошло наше лето, за которое
не сделались ни космонавтами, ни поэтами?
Дым из огромной трубы завода вливается в сумерки;
сумки идущих навстречу женщин руки оттягивают, калечат.
На втором этаже моей школы окна светятся — белёсые, тусклые.
Может быть, снова учитель русского проверяет тетради?
фальшива
у пришедших на смену нам юных, новых.

Знаете, мы работали над ошибками,
каждый день работали над ошибками,
неустанно работали над ошибками,

точно сами были в себе виновны.

грудь незрелая, развивающаяся;
грудь обвисшая, белая-белая на фоне тела
и розового приспущенного купальника;
тёмная родинка на плече — такая же, как у мамы,
красные пятнышки раздражения, мокрый пластырь.
неровная кожа, высвеченная белым светом дневных ламп,
свешивающихся с потолка.
если вы наблюдаете:
— боль или дискомфорт в левой половине грудной клетки,
— ощущение головокружения, неустойчивости или
предобморочного состояния,
— другие настораживающие симптомы,
то постарайтесь вытерпеть, никому не звоните.
шрамы, шрамы по телу — от ожогов, аппендэктомии,
кесарева сечения, всего нестрашного.

так сама стоишь без футболки
в раздевалке бассейна «Чайка»
и кругом замечаешь
жизнь.

Сколько себя помню — в июне вечно горело мазутохранилище.
Лишь появится над берёзовой рощей, что лежит вдалеке от страдания,
вдалеке от панельных пятиэтажек, чёрный дым — так выходим на улицу.
Нас на фотографии чёрно-белый газетной хроники ровный ряд.

Может быть, я
до сих пор стою там, среди мальчишек, непрестанно лезущих
не в своё дело, среди домохозяек и праздношатающихся,
потому что добрые люди в это время отсыпаются после смены
или идут на смену. А мы наблюдаем над городом чёрный дым,
за которым не видно радости.

Может быть, я
до сих пор стою там,
напряженно всматриваясь —
где бабушка, что вышла до магазина
за молоком и песочным печеньем?

где дедушка, отправившийся на почту
заплатить за газ и холодную воду?

где мама, ещё недавно читавшая
на скамеечке в парке Гоголя?

где папа, ещё недавно ждущий меня
на выходе, в зелени трав и листьев?

Я до сих пор не могу понять —
куда
они
все
запропастились?..