Теодор д'Обинье - Трагические поэмы

Король, ты отроком воссел на шкуре отчей…

Власть королевская — вселенских сил зерцало,
Аристократия ступенью ниже встала,
Народовластию пониже надо слезть;
Все власти держатся — и эти, и другие,
Но я тиранами на службе тирании
Зову таких владык, над кем владыка есть.

Над миром высший суд вершит Монарх Небесный,
Все казни адские творит властитель бездны,
Но он не зажигал огней и не гасил;
Свободный государь, который правит строго,
Лишь Богу подчинен и сам — подобье Бога,
Подвластный властелин — подобье адских сил.

Кто в подчинении, тот не король всевластный,
Кто служит клирикам, слуга, лакей безгласный,
Тот правит истинно, кто Богу служит сам.
Владыки Севера, чья мудрость несомненна,
Вы независимы, не признаете лена
И подчиняетесь одним лишь небесам.

Ступай! Твоя столь дивна речь,
Что грех тебе в могилу лечь,
Тебя спасло мое изгнанье;
Пускай угаснуть мой черед,
Но ты живи, мое созданье,
Когда родитель твой умрет.

Ты мне поможешь жить потом,
Как я тебе моим трудом,
Ты млеко дашь отцу однажды, —
Так старца-римлянина дочь
Спасла от голода и жажды [26] Имеется в виду легенда, рассказанная римским историком Валерием Максимом («Памятные деяния и речения», V, 1). В легенде говорится о молодой женщине по имени Перо, которая спасла от голодной смерти своего отца Симона, брошенного в тюрьму, кормя его своей грудью. В комментарии французского издания, очевидно, ошибочно говорится не об отце, сидящем в темнице, а о матери. Судя по именам героев, скорее всего греческим, они не были римлянами. —
Приди же узнику помочь.

Будь храброй в бедности, смелей
Входи в палаты королей
В одежде нищей с полным правом,
Входи без страха и стыда;
Не уронить плащом дырявым
Души и чести никогда.

Входи, не дрогнув, как посмел
Войти дунайский земледел
В собранье римского сената [27] Легенда о дунайском крестьянине, рассказанная испанцем Антонио де Гевара в его книге «Часы принцев», позднее была использована Лафонтеном, который написал об этом басню. ;
Священный преступив порог,
Сей неотесанный когда-то
Дал грубой истины урок.

Коль спросят, почему тобой
Нигде отец не назван твой [28] Первое издание «Трагических поэм» вышло в свет анонимно. ,
Ответь: «Я сирота, и кроток
Мой робкий нрав». Добавь при том:
«На Божий свет рождать сироток
Привычно истине тайком».

Твой не украшен переплет,
Обрез без всяких позолот,
Сокровища внутри таятся,
Пусть будут праведникам впрок,
А палача и святотатца
Пусть бросит в дрожь от этих строк.

Одни, раскрыв тебя, мой труд,
Споют с тобою и вздохнут,
Другие сдвинут брови хмуро,
Поморщатся от слов твоих
И молвят: «Лучше гарнитура
И переплет, чем этот стих».

Дитя, но как предстанешь ты
В уборе бедном чистоты?
Немногим будешь ты по нраву,
А сотни закричат: «В костер!»
Но цель твоя добру во славу
Не ждать похвал, презреть укор.

Тот, кто от страха лезет вспять,
Тотчас тебя начнет ругать,
Как принято среди отребья,
Невежд и немощных тупиц.
Счастливица! Нет лучше жребья —
Узреть шеренги вражьих лиц.

Имел я встарь еще дитя,
Сей худший отпрыск жил шутя,
Стрелял медведей и оленей,
Красивей был, зато глупей,
И старшинство без сожалений
Я долей делаю твоей.

Порочен первый отпрыск был [29] Своим первым отпрыском д'Обинье называет книгу «Весна», сборник юношеских любовных стихотворений, посвященных Диане де Сальвиати, от издания которых он отказался. ,
И посему стал многим мил.
На ум не раз мне приходило
Сие творенье бросить в печь,
Но вряд ли пламя бы светило,
Оно могло бы только жечь.

Сто раз хотел свершить я суд,
Предать огню мой ранний труд,
Плод безрассудства уничтожить,
Плод шутовства сгубить совсем,
Он душу часто стал корежить,
Поскольку был приятен всем.

Что стоит мне для чуждых глаз
Затеять чад моих показ,
Пусть рожи их страшнее ада?
Друзья, простите мне сей грех,
Для матерей пригожи чада
И для кормилиц лучше всех.