Михаил Руушан - Новая мозаика

Представляешь, ты прикинь,
Мою грудь ласкает Синь.
Раз по пять; нет, я не вру.
И, как прежде, – поутру.

Хаймович, как всегда, в забое,
Порхает словно мотылёк.
Случается, что и в запое,
Стране рубает уголёк.

Он план опережает втрое,
Богатым станет, словно Крёз.
Угля Наум добудет море,
Ростком владея женских грёз.

Но уголь этот – только в домну,
Он так давно окаменел.
Вы в безопасности, о донна,
Гореть – уже не ваш удел.

Козлов я видел, и немало,
А вот десятый удивил.
Признаться, даже дурно стало,
Уж так пахуч, ещё дебил.

Считает он себя поэтом,
Но только блеет и смердит.
На всех бросается при этом.
Враз пропадает аппетит.

Захромала моя пристяжная,
Коренник – он замедлил свой бег.
Голова моя – раньше шальная,
А теперь – словно выпавший снег.

Расковалась гнедая лошадка,
Колокольчик молчит под дугой.
Жизнь проходит ни шатко ни валко,
Говорят, что пора на покой.

Моя шпага без дела пылится,
У гитары порвалась струна.
Может, мне на вдовице жениться,
Так, чтоб формы имела она…

Будем с ней утопать мы в перине,
А за чаем кроссворды решать.
Небосвод будет синенько-синий,
И на всё нам с вдовой наплевать…

Лишь бы зрели томаты в теплице,
Огурцы дали третий листок.
К совершенству не надо стремиться;
Будем банки закатывать впрок.

Вот иметь бы мне поместье,
Душ с пятьсот так крепостных.
Я б друзьям послал известье,
Мол, их жду на выходных.

Барин я. Открою театр.
Девкам роли подберу.
Как сценический новатор,
Голос ставлю им, игру.

Дам всем вольные, свободу,
Про Дубровского прочту.
Будут виться хороводы
Денно, нощно, поутру.

Землю дам – не оскудею,
Стану их крестить детей.
По-отечески взлелею,
Коль заслужат – дам плетей.

Я создам средь них ячейку
С Карлом Марксом во главе.
Дам идею «на копейку»,
Чтоб развилась в них и вне.

Мне сожгут они поместье,
«Красный» вспыхнет в нём «петух».
С горничной умчимся вместе,
Еле переведши дух.

В карты в «пух» я проиграюсь
И запью, а там держись.
До исподних промотаюсь,
В них пешком пойду в Париж.

Вижу я, моя соседка
Снова вешает бельё.
Не фигура, а конфетка,
Хороша, ну ё-моё!

И халатик расстегнулся,
Он коротенький такой.
Бёдра… – тут я поперхнулся,
Плюнул и пошёл домой.

Но сквозь шёлковый халатик,
Вдруг увидел силуэт…
Я, конечно, не фанатик,
Может бабник, но поэт.

На тарелку, кажущуюся круглой,
На фарфор династий Тан иль Сун
Кто-то положил рукою смуглой
Яблоко, тому назад сто лун.

И художник отдыха не знает,
Каждый день рисует натюрморт.
Но рисунок за ночь исчезает,
Словно его слизывает чёрт.

И никто не может догадаться —
На тарелке той запретный плод.
Нам ли этим фруктом любоваться?
Лишь читать библейских истин свод.