Алексей Букалов - «Берег дальный». Из зарубежной Пушкинианы

Д.П. Якубович, один из лучших знатоков пушкинской прозы, заметил, что роман о царском арапе почти не привлек внимания современников. В самом деле, отзывов крайне мало.

В упомянутом нами письме Вяземского к А.И. Тургеневу говорилось о содержании романа («Он читал нам на днях у Жуковского несколько глав романа в прозе, а lа Walter Scott, о деде своем Аннибале. Тут является и Петр») и давалась одна из самых первых оценок: «Много верности, и живописи в нравах и в рассказе» (18 апреля 1828 года) [455]. Это были непосредственные впечатления, так сказать, по свежим следам.

В 1847 году Вяземский подготовил (но опубликовал только в середине 1870-х годов) критическую статью «Взгляд на литературу нашу в десятилетие после смерти Пушкина». В ней содержится немало точных и метких наблюдений над творчеством его покойного друга, в частности над пушкинской прозой. Имеется там и краткий разбор романа о царском арапе, который представляет для нас особый интерес. Итак, Вяземский о Пушкине – историческом писателе:

«У Пушкина, кроме Пугачевского бунта, найдутся еще другие произведения, в которые история входит и вносит свои вспомогательные силы. Возьмите, например, главы, к сожалению, не конченого романа: «Арап Петра Великого». Как живо и верно обрисованы легкие очерки Петра и современного и, так сказать, насильственно создаваемого им общества. Как увлекательно и могущественно переносят они читателя в эту эпоху. Истории прагматической, истории политической, учебной истории здесь нет. Здесь мимоходом только, так сказать, случайные прикосновения к истории. Но сколько нравственной, художественной истины в этих прикосновениях. Это дополнительные и объяснительные картины к тексту истории. Петр выглядывает, выходит из них живой. Встреча его с любимым Ибрагимом в Красном Селе, где, уведомленный о приезде, ждет его со вчерашнего дня, может быть, и даже вероятно, не исторически верна, но – что важнее того – она характеристически верна. Этого не было, но оно могло быть; оно согласно с характером Петра, с нетерпеливостью и пылкостью его, с простотою его обычаев и нрава. То же можно сказать об аудиенции, которую Петр на мачте нового корабля дает приезжему из Парижа молодому К.

Тут нет ни одной черты, которая изменила бы очертанию и краскам современного быта; нет ни единого слова, которое звучало бы неуместно и фальшивою нотою. Везде верный колорит, везде верный диапазон. А неожиданный приезд Петра к Гавриле во время самого обеда и в самый разгар сетований о старом времени и укоризны на новые порядки. Сватовство дочери хозяина за любимого им арапа, которое он принял на себя: все это живые картины, а потому и верные». Далее у Вяземского слышится полемика с русскими «подражателями» Вальтеру Скотту: «Где нет верности, там нет и жизни, а одна подделка под жизнь, то есть именно то, что часто встречается в новейших романах, за исключением английских. Англичане такой практический народ, что и романы их практические. Даже и в вымысле держатся они того, что есть или быть может.

Оставляем в стороне прелесть романического рассказа, также живого отголоска того, что есть и быть могло. Здесь имеем в виду одни свойства будущего историка, одни попытки, в которые он умел схватить, так сказать мимоходом, несомненные приметы исторического лица, что, впрочем, доказал он и прежде в изображениях своих Бориса Годунова, Дмитрия Самозванца, Марины, Шуйского» [456].

Вяземский, между прочим, одним из первых среди критиков «Арапа Петра Великого» увидел эту преемственность, связь между исторической драмой Пушкина и его неоконченным историческим романом.

Осенью 1846 года в журнале «Отечественные записки» появилась одиннадцатая (и последняя) статья В.Г.Белинского из цикла «Сочинения Александра Пушкина». Там содержались ныне широко известные (и часто цитируемые) суждения великого критика о ранних пушкинских прозаических опытах:

«Повести в прозе Пушкина, хотя и далеко не могут равняться в достоинстве с лучшими стихотворными его произведениями даже первого периода его деятельности, однако тем не менее принадлежат к замечательным произведениям русской литературы. Первый его опыт в этом роде напечатан был в «Северных цветах» на 1829 год, под названием «IV глава из исторического романа». В Х томе полного собрания его сочинений напечатано шесть глав и начало седьмой этого романа под названием «Арап Петра Великого». В «Северных же цветах» IV глава напечатана не вполне; но это едва ли не интереснейший отрывок из всех семи глав. Будь этот роман кончен так же хорошо, как начат, мы имели бы превосходный исторический русский роман, изображающий нравы величайшей эпохи русской истории. Поэт в числе действующих лиц своего романа выводит в нем на сцену и великого преобразователя России, во всей народной простоте его приемов и обычаев. Не понимаем, почему Пушкин не продолжал этого романа. Он имел время кончить его, потому что IV глава написана им была еще прежде 1829 года. Эти семь глав неоконченного романа, из которых одна упредила все исторические романы гг. Загоскина и Лажечникова, неизмеримо выше и лучше всякого исторического русского романа, порознь взятого, и всех их, вместе взятых. Перед ними, перед этими семью главами неоконченного «Арапа Петра Великого», бедны и жалки повести г. Кукольника, содержание которых взято из эпохи Петра Великого и которые все-таки не лишены достоинства… Но это вовсе не похвала «Арапу Петра Великого»: великому небольшая честь быть выше пигмеев, – а больше его у нас не с кем сравнивать» [457].