Шандор Петефи - Стихотворения. Поэмы

Во вражде со всем красивым,
Осень яростным порывом
Рвет венок с чела земли.
Не найти цветов по нивам,
И у нас в саду тоскливом
Те, что были, отцвели.

Юля — умница, на грядке
Собрала цветов остатки
И связала их в букет,
Чтобы их на стол поставить,
Этим радость мне доставить
И спасти цветы от бед.

Если умереть им надо
За окном на клумбах сада,
Пусть умрут они у нас.
Может быть, в воде кувшина
Легче будет им кончина
Здесь, под лаской наших глаз.

Встарь и нынче, встарь и нынче, —
Так же дождь шумел с утра,
Был такой же резкий холод,
Та же хмурая пора.

Хорошо я день тот помню…
Длинным, грязным большаком
Некий юноша печальный
Одиноко брел пешком.

В старой выцветшей одежде,
С бледным пасмурным лицом,
Шел блуждающим осенним
Облетевшим деревцом.

Шел он, шел, и на развилье,
Где раздваивался путь,
Он не спрашивал прохожих,
На какой ему свернуть.

И не все равно ли было:
Ни на этом, ни на том
Не ждала его подруга
И не ждал радушный дом.

Хочешь знать, жена, что сталось
С этим юношей? Так знай:
Горевать о нем не стоит,
Он попал недавно в рай.

Но не думай, что из этой
Грустной жизни он ушел,
Нет, земли он не покинул,
Но блаженство здесь нашел:

В этой комнате уютной,
Возле сердца твоего, —
Ты, жена моя, малютка,
Ты, живое божество.

На днях я видел сон.
Спал я иль грезил наяву, не знаю,
Но сон мне памятен во всех чертах.
Красивый, дивный сон! За описаньем
Его подробностей дрожит рука.
Куда-то я тащился. Виноват,
Наоборот: шел быстрыми шагами,
Стараясь не смотреть по сторонам.
Вид этих мест был страшно зауряден,
И заурядней были, может быть,
Лишь люди края;
Холодные, бесстрастные глаза,
Обыденные, будничные лица.
Так вот, я, значит, мчался, торопясь
Оставить по возможности скорее
Людей ужасных и ужасный край,
И подошел
К высокому забору,
На ворот ах которого, вверху,
Алмазной радугой сияла надпись:
«Страна любви».
Я в нетерпенье распахнул калитку
И внутрь вошел.
И что ж я увидал?
Единственно поэт
Или художник
В горячечном восторге созиданья
Могли б представить что-нибудь
Подобное.
Передо мной лежал цветущий край,
По-видимому, местонахожденье
Действительного рая.
Далёко вширь раскинулась равнина
С сортами древовидных роз
Размеров дуба.
Посередине тысячью извивов
Текла река, все возвращаясь вспять,
Как бы не в состоянье оторваться
От только что мелькнувших берегов.
На горизонте громоздились скалы,
На головах которых,
Как кудри, завивались облака.
Как вкопанный смотрел я вдаль, забыв
Закрыть калитку; как завороженный
Пошел вперед,
Доверившись какому-то влеченью.
Я шел лугами,
По ним бродили молодые люди
С опущенною головой,
Как будто бы ища в траве иголку,
Я их спросил, что ищут
Они с таким стараньем.
«Рвем ядовитые растенья», — был ответ.
«Зачем?» — переспросил я. «Для отравы.
Чтоб выжать сок и, выпив, умереть».
Я удивился и пустился дальше.
Я подошел к стволу
Огромной розы,
Чтоб отдохнуть под ней,
Но обомлел и отскочил обратно.
На ней, над головой моей, висел
Повесившийся юноша. В испуге
Я побежал от этой розы прочь
Аллеей целою таких деревьев
К другой, и третьей, и четвертой. Всюду
Одно и то же зрелище, На всех
Висело
По человеку.
«Скорее за реку! — подумал я. —
Наверно, там
Откроется страна любви счастливой,
Как обещала надпись».
Я н аберег сбежал и прыгнул в лодку.
Я быстро греб, но греб, закрыв глаза:
Со дна реки всплывали кверху трупы.
И юноши и девушки, топясь,
Ныряли стаей вспугнутых лягушек.
Я переправился. Все тот же ужас:
Останки отравившихся, тела
Повесившихся и прыжки с утесов,
А на местах паденья — мозг и кровь
Самоубийц. Я проблеска искал.
Ни одного. Все то же. Беспросветность
Самоубийства и улыбка синевы
Над чудной, улыбающейся далью.

Прощай, чертог несбыточных мечтаний,
Спускаюсь вниз по твоему двору.
Вот ключ от всех сокровищниц. Мгновенье,
Я за собой входную дверь запру.