Салк-Сентмартон, октябрь 1845 г.
Перемена
Перевод Н. Чуковского
{29}
Теперь не то, что было прежде.
Изменчиво года бегут.
Теперь и прежде — двое братьев,
А встретятся — не узнают.
Носил я сердце на ладони
И всем охотно предлагал,
Просить меня не приходилось, —
Я сердце щедро раздавал.
Теперь же, если сердце просят,
Отказываю, прочь гоня,
И вру спокойно всем просящим,
Что нету сердца у меня.
Я, прежде в девушек влюбляясь,
Ждал чистоты от них, чудес,
Я думал, что они бесплотны,
Почти, как ангелы с небес.
Теперь я знаю, что подобны
Все девушки чертям в аду,
И если я одной не нужен, —
Не плачу, я других найду!
Отчизну я любил, как солнце,
Пылающее в вышине.
Не то теперь. Она луною
Холодной тускло светит мне.
Когда-то, если был обижен,
Хотел покончить я с собой,
Теперь, наперекор обидам,
Весь мир готов я звать на бой.
Я был послушной, мягкой глиной, —
Любой меня рукой проткнет.
Стал мрамором, — стреляй, и пуля
Отскочет и тебя убьет.
Любил красавиц светлокудрых,
И день, и белое вино,
Теперь люблю я ночь, смуглянок
И пью лишь красное одно.
Салк-Сентмартон, середина октября 1845 г.
На горе сижу я…
Перевод Б. Пастернака
На горе сижу я, вниз с горы гляжу,
Как со стога сена аист на межу.
Под горою речка не спеша течет,
Словно дней моих не радующий ход.
Сил нет больше мыкать горе да тоску.
Радости не знал я на своем веку.
Если б мир слезами залил я кругом,
Радость в нем была бы малым островком.
Завывает ветер осени сырой
На горе и в поле, в поле под горой.
По душе мне осень, я люблю, когда
Умирает лето, веют холода.
Пестрая пичужка в ветках не свистит.
Желтый лист с шуршаньем с ветки вниз летит.
Он летит и наземь падает, кружась,
Пасть бы с ним мне тоже замертво сейчас!
Чем я после смерти стану, как умру?
Мне бы стать хотелось деревом в бору!
Я б лесною чащей был от света скрыт,
Был бы скрыт от света и его обид.
Деревом хотел бы стать я, но вдвойне
Мне бы стать хотелось чащею в огне!
Я лесным пожаром целый мир бы сжег.
Чтобы досаждать мне больше он не мог.
Пешт, октябрь — ноябрь 1845 г.
Источник и река
Перевод Б. Пастернака
Как будто колокольчика язык,
Ручей лепечет, полный благозвучья.
В дни юности моей была певуча
Моя душа, как плещущий родник.
Она была как зеркало ключа.
В ней отражалось солнце с небосвода,
И звезды и луна гляделись в воду,
И билось сердце, рыбкой хлопоча.
Большой рекою стал ручей с тех пор.
Пропал покой, и песнь его пропала.
Не может отразиться в пене шквала
Полночных звезд мерцающий собор.
О небо, отвернись куда-нибудь!
Себя ты не узнаешь в отраженье.
Волнами взбудоражено теченье,
Со дна его всплыла речная муть.
И на воде кровавое пятно.
Откуда эта кровь? Лесой удильной,
Крючком, в поток закинутым насильно,
Как рыбка, сердце, ты обагрено.
Пешт, октябрь — ноябрь 1845 г.
О родине
Перевод Н. Чуковского
Солнца нет, и медлят звезды,
Все не всходят. Ночь темна.
Лишь моя любовь к отчизне,
Как лампада, зажжена.
Ярче звезд любовь к отчизне,
Ярче всех ночных светил.
Край родной мой, край несчастный,
Мало кто тебя любил.
Отчего метнулось пламя
На лампаде? Полночь бьют.
Моего народа предки
Собрались сегодня тут.
Каждый призрак, словно солнце,
Светит и горит в ночи,
Потому что вечной славы
На челе его лучи.
О венгерец, ты, во мраке
Дни влачащий, не гляди
На сиянье гордых предков,
Очи слабые щади.
Наши предки, словно вихри,
Словно бури на горах,
Бесновались на Европе,
На поверженной во прах.
Разлилось широко море,
Море рода моего,
Юга, севера, востока
Звезды падали в него.
Но счастливый лавр победы
Так давно венчал мой род,
Что орел воображенья,
Долетая, устает.
Этот лавр, венчавший венгров,
Так давно увянул он,
Что, быть может, весть о славе —
Только сказка, только сон.
Читать дальше