Шандор Петефи - Стихотворения. Поэмы

И молодому господину
Служить подкидыш начал честно.
Сопровождал его повсюду
И сделался хозяйской тенью.
И по движенью губ хозяйских
Угадывал, что хочет барич,
Чтоб выполнить без промедленья.

…Но все ж страдал наш бедный мальчик
По той причине,
Что юный сударь
Таким же был щенком противным,
Как все барчата…
Ежеминутно, ежечасно
Барчонок унижал Сильвестра:
Коль супом обжигал он губы,
То бил он по губам Сильвестра,
И если кто-нибудь при встрече
Не кланялся барчонку злому,
То он срывал с Сильвестра шапку.
А если за волосы дергал
Цирюльник барича, то барич
Тотчас хватал за чуб Сильвестра.
И не было такой издевки,
Какая бы ни приходила
На ум барчонку. Он Сильвестру
Ступал на пятки: «Прочь с дороги!»
Плевался и бросался грязью,
Чтоб посмеяться: «Как ты грязен!»
И бил. И если мальчик плакал,
То барич звал его ублюдком.

Терпел немало бедный мальчик,
Страдал все больше он и больше,
Однако все свои несчастья
Претерпевал он, как мужчина,
В котором дух живет могучий.
А почему не оставлял он
Мучительную эту службу?
О, если б вы об этом знали!

Нет, не харчи и не одежда
Удерживали от соблазна
Бежать отсюда без оглядки!
Он не был гусаку подобен
Иль петуху, что забредают
Далёко, но, почуяв голод,
Вновь возвращаются к кормушке.
Нет! Был на соловья похож он,
На жаворонка походил он,
Которые, едва почуяв,
Что растворились дверцы клетки,
Пренебрегают сытой пищей
И улетают безвозвратно,
Чтоб вольной волей насладиться.

Вот кем он был! Он был как птица,
Стремящаяся на волю,
Но все ж не покидал он клетки,
Он к этой клетке был прикован
Одним желанием —
Учиться!

Учился он в господском доме:
Стоял он за спиной барчонка,
Заглядывая жадно в книги.
И все, что говорил учитель,
Немедленно запоминал он,
И то, что выучил однажды,
Из головы не вылетало —
Читать, писать он начал прежде,
Чем глупый барич…

Вот так и умножались годы,
Вот так и умножались знанья,
Как будто бы рога оленя,
Они ветвились.
И мальчуган гордился этим.
И, если барич
Все путал, по обыкновенью,
Сильвестр его ошибки видел,
И про себя он улыбался.
Все это понимал учитель
И знал он, что слуга способней
Высокомерного барчонка.
И если тот не знал урока,
Учитель, на позор лентяю,
К слуге с вопросом обращался
И, получив ответ толковый,
Стыдил барчонка.

Но успехи
Сильвестру не сулили счастья.
Наоборот — кичливый барич
Слуге, который был умнее,
Мстил и придумывал обиды
Все оскорбительней, все злее.
А мальчик барские удары
Душою ощущал, не телом.
Краснел не потому, что больно,
А потому, что было стыдно.

Так время шло. И на рассвете
Семнадцатого года жизни
Лучи всходящего светила
Рассеяли туман сознанья,
И каждый луч сливался в букву,
И буквы стали письменами.
«Довольно! По какому праву
Здесь бьют меня? Какое право
Один имеет человек
На то, чтоб обижать другого?
И разве создает господь
Того хорошим, а другого
Плохим? Нет! Если справедлив
Господь небесный, то не может
Так делать! Значит, всех людей
Он любит равно! Вот в чем правда!
Я больше не могу терпеть!
Довольно, хватит, будь что будет!
Я получаю пищу, кров,
Но ведь работаю за это.
И за добро я заплатил.
Они меня заставить могут,
Чтоб я работал дни и ночи.
У них на это право есть,
Но нету права на побои!
Пусть тронут только раз еще,
И я не потерплю, ей-богу!»

Так и случилось. И однажды,
Когда барчонок замахнулся
(Ждать этого пришлось недолго),
Сильвестр воскликнул: «Хватит, барич!
Не смейте! Дам такую сдачу,
Что плакать будете до смерти.
Довольно был я вам собакой,
Которую пинали, били]
Теперь я стану человеком!
Ведь слуги — это тоже люди.
Поймите: то благодеянье,
Что оказал мне ваш родитель,
С меня вы сколотили палкой.
Итак, мы — квиты!»

От этой речи необычной
Остолбенел барчонок. Взвизгнул:
«Ты бунтовщик! Да как ты смеешь?
Подкидыш! Рабское отродье!»

Но голосом, презренья полным,
Ему в ответ промолвил мальчик:
«Да? Рабское отродье? Если
Уж говорить о родословной, —
Быть может, мой отец знатнее
Всех ваших предков, вместе взятых.
А то, что он меня подкинул,
Его, а не моя ошибка.
И если все аристократы
Так омерзительны, как вы,
То мой отец прекрасно сделал,
Что бросил он меня. Теперь
Благодаря его поступку
Я стану честным человеком!
Я бунтовщик? Но если бунтом
Считается у человека
Сознание, что человек он
И остальных людей не хуже,
То званье бунтаря приму я
С великой гордостью! И если б
Свои я чувства обнаружил,
За мной бы встали миллионы
И все бы в мире задрожало,
Как Рим дрожал во дни Спартака,
Когда рабы, сорвав оковы,
Хлестали ими стены Рима!
Нет, милостивый государь!
Бог с вами! Мы должны расстаться.
Сегодня с вами говорил я
Как человек. А коль слуга
Подымется до человека,
То лучше с голода умрет
И лучше он пойдет на плаху,
Но не останется слугой!»