И повернулся он и вышел
Навеки из большого дома,
Где детство, как цветок болотный,
В воде стоячей отцвело.
Пошел куда глаза глядели,
В огромный мир побрел без цели,
И юность загорелась в сердце,
Пылало сердце, будто город,
В котором пламень раздувался
Орущим великаном
Вихря.
И столько образов чудесных
В пыланье этом возникало,
И закалял тот пламень душу,
Как пламень горна брус железа!
А у заставы
Настиг Сильвестра
Учитель барский.
Едва переводя дыханье,
Добряк сказал:
«На, спрячь подальше
Вот эти деньги… Эта за год
Я накопил… Тебе ж, мой мальчик,
Не на год хватит,
Коль будешь тратить
Экономно…
Я говорю тебе, сыночек:
Большим ты станешь человеком!
Я мальчиков тебя достойней
Еще не видывал… И сам я
Твои испытываю чувства,
Но высказать их я не смею.
Я очень за тебя боялся —
Ты поразил меня отвагой!
Благословит тебя создатель
За все слова твои… Совет мой…
Нет, мой приказ… Приказ! Ты слышишь?
Чтоб ты учился, кончил школу!
Я прокляну
За ослушанье,
Да и господь тебя накажет.
Не для себя на свет рожден ты,
А для отечества, для мира.
Вот мой приказ: изволь учиться!
А впрочем,
Сам ты это знаешь,
Ведь ты и так учиться любишь!
Итак, благословит создатель
Тебя, сынок! Живи счастливо
И вспоминай меня порою,
А если мой совет забудешь,
То и меня забудь навек!»
К учителю склонился мальчик,
Хотел поцеловать он руку.
Тот сделать это
Не позволил,
А сам Сильвестра крепко обнял,
Поцеловал и удалился
Он со слезами на глазах…
…Как радовался подросток,
Как радовался бедный мальчик:
Его впервые полюбили!
Шестнадцать лет он жил на свете
И мучился,
Покуда встретил
Человека,
Который оттолкнуть не хочет,
А обнимает.
Вот прочь из города он вышел,
Из тесных стен на вольный воздух,
Как из тюрьмы освободившись,
Пошел, вдыхая воздух вольный.
Наиценнейший дар господень,
От коего и ноги крепнут,
И крылья духа вырастают.
И на ходу он оглянулся,
А город был уже далеко,
Дома один с другим сливались,
И поглотил наполовину
Туман коричневые башни,
И, как пчелиное жужжанье,
Шум толп из города донесся.
И подбодрял себя подросток:
«О, дальше, дальше, чтоб не слышать
Тот шум и ничего не видеть,
Чтоб позабылось все, что было
В той жизни, если только жизнью
Все то, что было, звать возможно!»
Как будто бы кнутом гонимый,
Бежал Сильвестр. И город скрылся,
И лишь тогда, в бескрайной дали,
Он ощутил себя свободным.
«Свободен я! — вскричал подросток. —
Свободен я!» Ни слова больше
Не мог он вымолвить, но слезы
Об этом чувстве говорили
Красноречивее, чем речи.
О, что за чувства, что за мысли,
Когда впервой почуешь волю!
Все дальше, дальше шел подросток,
Туда, куда влечет природа,
И с величайшим удивленьем
Глядел он на леса, и горы,
И на луга, и на равнины, —
На все, что открывалось взору.
И все это казалось новым.
Впервые видел он природу
В ее красе.
И жадный взор
Блуждал в зеленых дебрях леса
И по вершинам дальних гор,
Где шум ручья звучит, как гром,
А гром звучит, как будто грохот
Во время Страшного суда…
И возвращался взор тогда
К безмолвным низменностям пушты,
Где тихие ручьи блуждают
И кажется великим шумом
Жуков чуть слышное жужжанье.
Повсюду побывал подросток
И восхищенными глазами
Все обошел. И вот, охвачен
Священным чувством восхищенья,
Он опустился на колени.
И господу взмолился так:
«Господь! Тебя я обожаю!
Теперь я знаю, кто ты! Часто
Слыхал твое святое имя
И сам твердил я имя это,
Не ведая его значенья.
Но вот Великая Природа
Твое величье объяснила.
Теперь я знаю — кто ты! Славься,
Господь, вовеки!»
Куда б он ни взглянул — повсюду
Он видел чудную природу.
Но также видел он, скитаясь:
Везде несчастен человек,
Везде нужда и злодеянья
Его гнетут! Везде, всегда!
И убедился юный путник,
Что все ж не самый он несчастный
Среди людей,
И было больно
Понять, что есть на свете люди,
И большей жалости достойны,
Чем он. И собственная скорбь
Все меньше делалась, покуда
Не позабыл о ней он вовсе
И ощущать ее не стал.
И, чуя лишь чужие беды,
Сильвестр чело склонил на камни
И зарыдал.
И то, что кроткий воспитатель
Ему сказал, вручивши деньги
И обнимая на прощанье, —
Слов этих не забыл Сильвестр.
Он поступил учиться в школу
И обучался в ней прилежно,
И, как луна средь звезд, сиял он
Среди товарищей своих.
Товарищи ему дивились,
Но все ж его не полюбили —
На них давило, точно камень,
Величие его души.
Так на Сильвестра ополчились
И издевательство и зависть —
Летели ранящие стрелы.
Что тут поделать мог Сильвестр!
Читать дальше