Шандор Петефи - Стихотворения. Поэмы

Познания и добродетель
Прославили его и в школе.
Когда ж прошел он курс наук,
Заманчивые предложенья
Богатой и почетной службы
Он получил от многих лиц:

«Ты поступи ко мне на службу!
Слугой мне будешь, это — верно.
Но ты учти: большая почесть
Служить такому господину,
Как я! И если преклониться
Передо мной тебе придется,
То тысячи людей в округе
Преклонятся перед тобой.
И будешь только тем ты занят,
Что тысячи людей вот этих
Ты станешь обдирать как хочешь, —
Разбогатеешь без хлопот».

Сильвестр ответил: «Благодарен
Я вам за эти предложенья,
Но, чтобы слуг иметь ораву,
Не стану я слугою сам!
Я не желаю, чтобы в ноги
Мне кланялись собратья-люди,
И пусть никто не пожелает,
Чтоб перед ним я спину гнул!
Не знаю никого на свете,
Кто ниже был бы, чем я сам,
Но также никого не знаю,
Кто был бы выше, чем я сам,
А что касается богатства —
Его и даром не возьму!
Тем более — ценой насилья!»
Так отвечал он знатным людям,
Снимая перед ними шляпу,
Но голову не опустив.

Он пренебрег почетной службой,
Но бедняки пришли однажды,
Нотариусом пригласили
В свою деревню. Он пошел.
Он был и радостен и счастлив.
И вот, когда вошел в деревню,
Сказал с горящими глазами
Он бедным жителям ее:
«Народ, будь счастлив! Посмотри же
В глаза мои, чтоб стал я ныне
Тебе наставником, отцом!
Твоих обязанностей тяжесть
В твой мозг вбивали с колыбели,
А я пришел сюда сегодня
Учить тебя твоим правам!»

И он исполнил обещанье,
И не в корчму по вечерам
(Как это исстари водилось)
Крестьяне шли, а шли к нему.
И мог завидовать священник
Нотариусу молодому:
Его речам внимали старцы
И, что нотариус промолвил,
Передавали молодежи.
Сильвестра чтили, как отца.

Но было все-таки два дома,
Откуда не благословенья,
А лишь проклятия летели…
И обитали в тех домах
Помещик и священник местный.
Все ненавистней становился
Для них Сильвестр.
И, наконец, они решили
Сгубить Сильвестра,
Решили твердо, ибо знали:
Коль не погубят —
Погибнут сами!

Но билось и в господском доме
Такое сердце,
Которое всегда болело
За человека из народа;
Нашлась и здесь душа такая,
Что к молодому человеку
Стремилась, как стремились души
Крестьян окрестных.
И если кто хвалил Сильвестра,
То это сердце
Торжествовало,
И горевало это сердце,
Когда порочили Сильвестра.
Но чьи же очи оценили
При самом скверном освещенье
Достоинства картины чудной
И правильно о ней судили?
Кто это был? Не кто иная —
Хозяйка дома молодая!
Да кто другой и быть бы мог?

Прекрасны женские сердца!
Для эгоизма эти двери
Всегда закрыты,
И может он туда проникнуть,
Лишь как насильник или вор,
Но сердце женское открыто
Для радости, для красоты.
И правда, если даже правда
Была гонима отовсюду,
Приют находит в сердце женском…
Прекрасны женские сердца!

Сильвестр и не подозревал,
Что наверху, в покоях барских,
Есть у него такой союзник,
Такой красивый покровитель.
Он видел девушку, когда
Она гуляла по деревне
Иль из дворцового окошка
В упор смотрела.
Чудеснейшее ощущенье
В душе Сильвестра возникало,
И будто говорило сердце:
«Ведь человек
Не только гражданин, но все же
И человек… Всегда ль он должен
Жить для других? А для себя?
О бедный малый, бедный малый,
Когда же будешь, бедный малый,
Жить для себя? Придет ли время?
Своей душой ты всех даришь,
А кто тебе свою подарит,
Хотя бы часть ее, хоть взгляд,
Чтоб понял ты, что значит — счастье?
Ведь сердце жаждет!
Это сердце
Способно выпить целый ливень,
Но, может быть, росинки даже
Не упадет тебе на сердце!
Будь, юноша, судьбой доволен,
Неси спокойно холод жизни;
Даритель счастья, оставайся
Несчастным! Сделайся землей,
Которая родит пшеницу,
Чтобы ее другие жали!
Будь факелом, который сам
Сжигает собственное тело!»

Судьба, — добра она иль злобна, —
Но порешила, чтоб однажды
Произошла такая встреча…
Свиданье было очень кратким,
Был разговор немногословен,
Но с этих пор встречались чаще, —
Случайно или же нарочно,
Они не думали об этом, —
А только все добросердечней
Их встречи были. Говорили
О чем угодно, об одном лишь —
Лишь о себе не говорили.
Но как-то раз, — быть может, это
Спросила девушка из замка
Или сама душа раскрылась,
Сильвестр не помнил, — но однажды
Поведал он,
Что нет на свете человека,
Который другом или братом
Его назвал бы…
Рассказал он,
Как жил у старикашки-вора,
И как попал он к попрошайке,
И как он сделался слугой…
Крал, побирался, был лакеем.
И муки нищенского детства
Все ж были легче мук душевных,
Отяготивших его юность
Еще ужаснее, чем голод…
…И, снова заглянувши в омут
Той жизни, из которой выплыл,
Там, в глубине озерной, черной,
Он муки все свои увидел,
И дрогнула душа, и слезы
Из глаз бежали, как солдаты
Бегут толпою с поля битвы,
Когда проиграно сраженье…
А с ним и девушка рыдала.