Шандор Петефи - Стихотворения. Поэмы

И юноша во тьму рванулся.
Но девушка не отпустила
Его руки. И, запинаясь,
Сказала так:

«Господь с тобою!
Иди, мой друг! Господь с тобою!
Иди! Ты — самый благородный!
О, если б мне уйти с тобой!
Пошла бы с радостью великой!
Что ж! Не увидимся мы больше?
О ясная звезда, навеки
Ты падаешь с моих небес!
Ведь я люблю тебя. И, значит,
Я все должна сказать сегодня.
Должна сказать! Таить не надо,
А то душа моя извергнет
Всю скорбь, как пламенную лаву
Везувий извергает с громом!
Люблю! Но мне не быть твоей,
И вот, клянусь тебе я богом,
Что если я твоей не буду,
То не достанусь и другому!
Возьми… Вот перстень обручальный,
Пусть сломится алмаз вот этот,
А все ж тебе не изменю!»
И рай на юношу свалился
Со всем своим блаженством райским:
И юноша упал пред нею,
Ее колени целовал.
…Он в путь пустился утром рано,
Он шел и все глядел на перстень
И снова, снова убеждался.
Что все это не сон безумный,
А явь.

Сильвестр пошел в столицу —
А почему, и сам не знал он, —
Но шел туда, где крал, где клянчил,
Где был у барича слугой.
В предместье
Нанял он мансарду.
Не знал еще он, чем займется…
Вдруг слышит: в дверь к нему стучатся,
И входит дама под вуалью.
Вуаль откинула и молча
Остановилась на пороге.
И бросился Сильвестр навстречу —
Узнал Сильвестр свою подругу.
Сказала девушка ему:
«Поехала я за тобою,
Но коль тебе я буду в тягость,
Скажи — и я уйду отсюда!
Не бойся, милый, не обижусь,
А только сяду на пороге
И так сидеть у двери буду
До той поры, покуда сердце
В груди не перестанет биться!
Я дома не могла остаться,
Шла всюду за тобою следом
И вот теперь дошла сюда…
Скажи, что сделаешь со мной?»

Она ему на грудь склонилась,
И вместе плакали они.

«Меня ты не прогонишь, значит? —
Спросила девушка. — Оставишь
Делить с тобою все, что будет, —
Все радости и все печали?
Вот так с тобой я буду вместе
Переносить нужду и горе,
И если я взропщу однажды —
Не верь, что я тебя люблю!»

Как муж с женой они остались.
Соединил их не священник —
Любовь и бог соединили.
Они не повторили клятву
Быть верными друг другу. Клятва
Там, в глубине их душ, осталась,
Где оставаться и должна
Нетронутой, неизреченной
И чистой, как звезда, которой
Дыханье даже не коснулось…

Дни счастья шли, и шли недели.
И мир не ведал,
Что было с ними.
Они не знали,
Что было в мире
И существует ли он даже.
Но, наконец, заговорила
Душа Сильвестра и сурово
Спросила: «Не пора ль проснуться?
Не для себя, а для других ты
Живешь на свете. Неужели
Забыл ты о своем призванье?
Вставай же и берись за дело!»
А вместе с тем еще суровей
Сказал забот домашних голос:
«Берись за дело, а иначе
Придется голодать обоим,
А вскоре и троим, пожалуй!»

И за перо тогда он взялся,
И написал достойно, вольно
Все, что душа ему сказала,
И труд к редактору понес.
И тот прочел и так ответил:
«Вы, сударь, человек великий,
Но и безумец вы великий!
Величье ваше в том, что славный
Вы написали труд! Наверно —
Руссо не написал бы лучше!
Но вы безумец потому, что
Воображаете, что это
Вы ухитритесь напечатать.
Вы не слыхали
О цензуре?
Поймите, что это такое!
Я, сударь мой, сравню цензуру
С такой чертовской молотилкой,
В которую снопы бросаем,
Чтоб вымолачивала правду
Она, как зерна, и пустую
Солому только возвращала
Для жвачки публике почтенной.
Неправда? Испытайте сами!
За зернышко малейшей правды,
Оставшееся в той соломе,
Согласен проглотить я пулю!
И если нет у вас желанья
Попасть в такую молотилку,
То сейте, сударь, не пшеницу,
А хмель и прочие дурманы!
Все это можете подать вы
Хоть целиком. Скажу я больше —
За это наградят вас щедро!»

Домой пришел он оглушенный,
Как будто головой о стенку
Он стукнулся… Решил он: ладно!
Напишет мягко он, смиренно…
Так гладко, что рука цензуры
Скользнет по бархатным страницам.

Но только, книгу переделав,
Заметил он: еще вольнее
И много горше книга стала.
И много раз писал он снова
И разрывал, прекрасно видя,
Что он идет не той дорогой…
И наконец он убедился:
Все то, что годно для печати,
Учить людей, увы, не может,
А то, что годно для ученья, —
Не может выйти из печати.

«Ужасно! — закричал он. — Значит,
Нет способа, чтоб мир услышал
Мои слова! Итак, я должен
Гасить в себе душевный пламень,
Которым мог бы мир поджечь!
Как видно, тот душевный пламень
Меня пожрет! Нет! Жить я должен!
Но где ж возьму на это денег?
Иль мне от принципа отречься
И, изменив ему, святому,
Покорно присоединиться
Ко всяким этим негодяям,
Обманщикам людского рода?
Нет! Лучше с голода подохну,
Уж лучше так я жизнь окончу,
Как начал — буду красть и клянчить, —
Чем напишу одну хоть букву,
Которая б не изливалась
Из чистого истока духа!
Нет! Не набью фальшивой марки
На помысел, пусть самый малый!
О помыслы мои! Бог с вами!
Как узники вы в каземате!
Пусть будет гробом и темницей
Для вас мой ум!