Шандор Петефи - Стихотворения. Поэмы

Дремал ли он и вдруг очнулся?
А может быть, с ума сходил он
И выздоровел? Без сознанья
Был час он или много больше?
Не знал он этого. Он думал
И думал — что это случилось?
Глядел и ничего не видел…
Очнулся он во тьме кромешной.
Сказал он: «Ночь. И, вероятно,
Я спал, и что-то мне приснилось…
Тот сон не целиком я помню,
Но он, конечно, был кошмарным.
Об этом даже и не стану
Жене рассказывать. Не надо
Ее пугать… Скорей бы утро!
Такой гнетущей, жуткой ночи
Еще, пожалуй, не бывало…
Любовь моя, меня ты слышишь?
Наверно, спит. Не отвечает.
Ну, ладно… Спите, дорогие!
Спокойно спите, тихо спите.
Но где ж рассвет? Когда же утро?
Меня задушит ночь густая.
Яви, рассвет, свой лик блестящий!
Хотя бы кончиками пальцев
Коснись меня. Мой лоб пылает,
Как будто извергают лаву
Из головы моей вулканы,
А мозг уже разъят на части…»

Чтоб отереть свой лоб вспотевший,
Он поднял руку. Что такое?
Что зазвенело?
Кандалами
Грохочет он! Все, все он вспомнил!
И холод пробежал по телу,
Как ветер мчится средь развалин.

Все, все теперь он вспомнил ясно:
Его на улице схватили,
И потащили, и связали,
И он не мог увидеть даже
Жену и сына своего.
Не мог он с ними попрощаться,
Взглянуть им в очи дорогие,
Которые его богатством
И счастьем были…
И теперь он
Меж стен тюремных под землею
Сокрыт бог знает как глубоко,
Во всяком случае, поглубже,
Чем труп,
Опущенный в могилу.
Когда ж он вновь увидит солнце?
Когда увидит дорогую?
Кто знает! Никогда — быть может!
А почему попал он в яму?
А потому, что вздумал людям
Поведать откровенье божье:
Есть общее добро на свете,
Которое должно достаться
Всем поровну, и это благо —
Ты, драгоценная Свобода!
И кто отымет у другого
Хотя бы крошечку Свободы,
Тот совершает грех смертельный
И истребленью подлежит!

«О ты, священная Свобода,
Теперь я за тебя страдаю, —
Сказал с великой болью узник, —
И если бы я в этом мире
Один был, как в былые годы,
То здесь, на каменной скамейке,
Сидел бы я теперь спокойно,
Так гордо, как сидит на троне
Король-насильник! И, ликуя,
Носил бы я свои оковы,
Как прежде — перстень обручальный!
Но у меня жена, ребенок.
Кто будет хлебом и любовью
Питать их? Что случится с ними?
О сердце, если ты не можешь
В холодный камень превратиться,
Так что же ты не разорвешься?»
Так он стонал, кричал и плакал,
А вечный мрак смотрел спокойно
И равнодушно на Сильвестра.
И замолчал он наконец,
Как будто сдался дух усталый,
И стал немым и неподвижным,
Таким бесчувственным, как камень
Тот, на котором он сидит,
Таким бесчувственным, как мрак,
Которым нынче он объят.
Не чувствовал, а только думал.
Летели мысли низко-низко,
Как птицы, чьи подбиты крылья:
«Тюрьма моя, сестра могилы!
Кем выстроена? Кто разрушит?
С каких ты пор стоишь? Доколе?
Кто до меня во мгле томился?
Свободолюбец, мне подобный,
А может быть, простой разбойник?
И здесь ли в прах он превратился
Иль снова божий мир увидел?
Прекрасен мир — поля и горы,
Леса, и реки, и равнины,
Цветы и звезды… Но, быть может.
Я больше их и не увижу,
А может быть, тогда увижу,
Когда забуду их названья…
Неужто год пройдет в темнице?
Здесь каждая минута — вечность,
Здесь время медленно плетется,
Как старый нищий одноногий!
Год! А быть может, даже — десять,
Быть может — двадцать. Даже больше!
Придите же ко мне скорее,
Вы, мертвецы, что здесь уснули!
Потолковать хочу я с вами.
Меня научите, быть может,
Как надо коротать здесь время.
О мертвецы, ко мне придите!
И я, уже мертвец, быть может,
Дурные сны в могиле вижу…
Меня живым похоронили,
Я мертв! Уже не бьется сердце,
А эта дрожь в груди холодной
Не боле, чем последний трепет
Больной души…»

И вовсе перестал он думать.
Ни в голове его, ни в сердце
Ни чувств, ни мыслей не осталось.
Сидел, как статуя, недвижно,
Смотрел он молча в очи ночи,
Заполнившей его темницу.
Застыли, омертвели члены,
И голова его склонилась,
И начал он терять сознанье,
И навзничь он упал на камни.
Заснул ли? Потерял ли намять?
Лежал он долго без движенья.
И вдруг,
Как будто поднят взрывом
Или железом раскаленным
Ожжен, вскочил с таким он воплем,
Что даже стены застонали:
«Куда ты? Стой!»
Простер он руки,
Как будто что то обнимая,
И снова рухнул на скамейку
Он, обессилев. И застыли
В его очах большие слезы.
И, будто выдыхая душу,
Он прошептал: