Шандор Петефи - Стихотворения. Поэмы

Но что за шорох необычный?
Какой-то непривычный голос?
Прислушался несчастный узник,
И затаил дыханье он.
И тут душа его раскрылась,
Совсем как под лучами солнца
Вдруг распускается цветок.
И вот за десять лет впервые
Слагаются в улыбку снова
Сухие губы.
Ведь это птичка прилетела,
На край стены тюремной села
Поблизости его окна.
И сладостно она запела.
И шепчет узник, а быть может,
Он только лишь подумал это,
Сказать не смея, чтоб словами
Прелестной гостьи не спугнуть.
«О господи, какая радость!
Впервые я услышал щебет
С тех нор, как здесь томлюсь, а это —
Я знаю — длится целый век!
Пой, птичка, пой! Пусть песнь напомнит,
Что жил я, что живу и ныне!
Пусть щебет твой напомнит юность,
Давно умчавшуюся юность,
Весну и тот цветок весенний,
Который мы зовем любовью!
Твой голос пробуждает муку,
Но вместе с тем и утешает,
А утоление страданья,
Быть может, сладостней, чем радость!
Пой, птичка, ной! Но чей ты вестник?
Кто научил тебя, о птичка,
Взлететь сюда, на эту стену,
Куда взлетают лишь проклятья?
Святое небо! Эти мысли
Меня убьют!
Умру от счастья!
Душа предсказывает: буду
Я на свободе, и умру я
Не в этом мертвом каземате,
А под господним вольным небом!
О птичка на стене тюремной,
Ты — странник по просторам вольным,
Ты — вольной воли провозвестник!
Так будет! Я не сомневаюсь!
Будь крепким, сердце! Если горю
Тебя сломить не удалось,
Пускай тебя не сломит радость!
Так будет! Ведь позор и горе
Однажды опостылят миру,
Он бросит их и первым делом
Тюремные разрушит своды,
И слезы радости вселенской
Сейчас же упадут на лица
Тех, кто томится за Свободу!
О птичка на стене тюремной,
Ты — странник по просторам вольным,
Ты — вольной воли провозвестник!»
И ключ в замке тюремном скрипнул,
Испуганно вспорхнула птичка,
Открылась дверь, и страж тюремный
Сказал Сильвестру: «Ты свободен!»

И узник в радости великой
За голову свою схватился,
Как будто удержать сознанье
Хотел он, чтоб не улетело.
«Есть! — в детской радости он крикнул. —
Есть! Улететь не дам сознанью!
Я не безумен. Понимаю
Все, что случилось. Я — свободен!
Но это значит, что свободны
И нация, и вся отчизна?»

«Тебе какое дело, дурень,
До нации и до отчизны? —
Ответил сумрачный тюремщик. —
Благодари, что сам свободен!»

Но узник этого не слышал,
Далёко улетели мысли,
Они полмира облетели,
Ища безвестную могилу,
В которой спит его супруга.
«Я отыщу тебя сначала! —
Так про себя проговорил он. —
Меня ты навещала часто,
Найду и поцелую землю,
Которая тебя покоит!
…О, как вы медленно, как долго
Сбиваете с меня оковы!
Минуты эти длятся дольше,
Чем годы, что страдал я здесь».

Как молоко сосет ребенок,
К груди припавши материнской,
Так сладко пил он вольный воздух,
И каждый вздох снимал по году
С его души окаменевшей,
И будто мотылек легчайший,
Его душа теперь порхала
В цветах, среди воспоминаний,
И этот вольный, чистый воздух
Омолодил Сильвестру душу,
Но тело оставалось дряхлым,
Он брел, на палку опираясь,
И ветер развевал печально
Седую бороду и космы.
…За десять лет сто лет он прожил!

Дойдя до дома,
Где когда-то
На чердаке он жил с семьею,
В людей он пристально вгляделся,
Но не нашел он лиц знакомых.
Наверно, это — новоселы,
А может быть, забыл он лица…
Спросил он:
«Кто сказать мне может
О бедных людях, что когда-то,
Давным-давно в мансарде жили?»
И описал свое семейство.
«Да, помню я, — проговорила
Одна смиренная старушка, —
Жила тут юная бедняжка,
Был муж у ней злодей, безбожник,
Но он понес за это кару —
Давным-давно сидит в темнице,
А может быть, он там и помер!
Его несчастная супруга
Не выдержала потрясенья,
Скончалась от разрыва сердца!
Я не пойму, как можно было, —
Сказала добрая старушка, —
Любить подобного злодея
И от печали умереть!»

И выслушал он равнодушно
Старушечье повествованье,
Как будто это говорилось
О ком-то вовсе постороннем.
Спросил он: «Где похоронили
Ту женщину? Что сталось с сыном?»
«Что сталось с сыном, я не знаю, —
Ответила ему старушка. —
Как мать его похоронили,
Не видела его я больше,
А где ее похоронили —
Мне это неизвестно тоже;
На похороны собиралась,
Да не пошла я — в это время
Меня позвали на крестины».

«Ну, я найду, — Сильвестр промолвил, —
На кладбище я побываю
И разыщу…»