И грозило это море
Поглотить его бесследно.
Можно было опасаться
За его рассудок бедный.
«Значит, кто-то все же любит
И меня? О, неужели?!
Господи! Мои седины
Будто снова почернели!
Помню я тебя малюткой,
И не виделись с тех пор!
Видишь, юноша, как мил он —
Девичий прелестный взор!
Юноша! Тебе за мудрость
Руку должен я пожать:
Ты сказал, что лишь счастливцем
Смертный может умирать!
Внучка! Ты пришла! Останься
И не бойся ничего!
От людей найдешь защиту
И от бога самого!»
И бог знает что еще
Обещать бы тут он мог,
Все начала и концы
Спутавши в один клубок,
Но раздался снова шум,
Со двора донесся крик:
Прикатил отец за дочкой…
«Прочь, злодей! — вскричал старик. —
Для твоих презренных ног
Недоступен мой порог!
Только через отчий труп
Ты переступить бы мог!
Ты за дочкой? Дочь твоя
Перестала быть твоей!
И зачем ей быть твоей?
Гибель ты готовишь ей!
Ты отрекся от отца,
А ребенок твой теперь
Отказался от тебя!
Это — божий суд! Поверь!
Не хочу благословлять
И не буду проклинать!
Убирайся с глаз долой,
Не хочу тебя я знать!»
Не сказал ни слова сын
И покинул отчий двор,
А взволнованный старик
Руку правую простер.
Неподвижно замер старец,
Величав в своем молчанье
И печален, точно айсберг
В Ледовитом океане.
И послал вдогонку сыну
Только вздох, но вздох такой,
Что на части рвал он сердце…
И пошел старик домой.
Он вошел. И погрузился
В полное безмолвье дом…
Наконец промолвил Ишток,
Вставши перед стариком:
«Сударь! Я теперь здесь лишний,
Мне пора и уходить:
Есть, кто может вас утешить
И развлечь, развеселить!
Я же, в руки взявши посох,
За своей пойду судьбой.
Добрый старец, бог с тобою!
Девушка, господь с тобой!»
И ушел бы, если б старец
Не остановил,
Если б ласково, но твердо
Так ему не объявил:
«Нет! Останься! Не прошу,
Но приказываю я!
Ты меня узнал в несчастье,
Нынче в счастье знай меня».
«Я останусь, — молвил Ишток, —
Здесь мне хочется пожить,
Но с условьем: вам я буду
За хозяина служить.
Если есть девица в доме —
Дом в порядке должен быть,
А порядок этот надо
В руки твердые вручить!
Я не зря бродил по свету,
Потружусь теперь немного,
Чтобы не был этот хутор,
Как звериная берлога!»
И со слугами он вместе
Сразу к делу приступил…
Лежебоки были слуги —
Он их живо подбодрил.
Мыло, метлы, тряпки, щетки —
Все пошло тотчас же в ход,
Так что стал на третьи сутки
Хутор вовсе уж не тот.
Все нарядно заблестело,
Словно воинский мундир, —
Старой ржавчины не стало,
Старой грязи, старых дыр.
То-то, Ишток-дурачок!
Это, братец, все — твой труд.
Ты — душевный человек,
Ничего не скажешь тут!
Иштока вы не учите —
Знает, как за дело взяться,
Чтоб могла красавица
Улыбаться.
Вот для этого и в пушту
Направляется чуть свет он,
Возвращается с прекрасным
Полевых цветов букетом.
Девушка
Встает утрами
И любуется
Цветами.
По утрам — цветы; весь день —
Разговор веселый, пестрый.
Внучка хвалит за сердечность,
Дед — за ум живой и острый.
Так проходят, пролетают
И часы, и дни за днями,
И, не ошибусь, пожалуй, —
Это длится месяцами.
Нам не видны эти дни, —
В сердце пушты кто ж заглянет? —
Но, что славно шли они,
Отрицать никто не станет.
Ну, а дальше… словом… ну…
Словом, как я ни тяну,
А сказать не удержусь я,
Хоть писать и стыдно… Ну…
Дивная случилась штука…
Впрочем, что за диво в том:
Ишток взял суму и посох
И предстал пред стариком.
Губы двигались, но только
Он ни слова не сказал,
Будто голос
Потерял.
Старец сразу разгадал,
Что юнец сказать стремится,
Это ясно поняла
И красавица девица.
Поглядел на внучку дед
И заплакал вместе с ною.
Тут и Ишток зарыдал,
Да не так, а посильнее.
И они рыдали хором,
Так, что лучше и нельзя,
И хозяин
Поднялся,
Читать дальше