Шил сей плащ искусный мастер,
Я другого не хочу.
И — дешевка! Прямо — даром!
А не многим по плечу!»
И при этом рассмеялся
Он так звонко, горячо,
Что ударил в злобе ливень
Беспощаднее еще.
«Побеснуйся, побеснуйся! —
Думал путник молодой. —
Не к лицу мне возмущаться
С неба льющейся водой!»
И умчалась злая туча.
Встала радуга, да так,
Будто в небе ее вывел
Юный путник-весельчак.
«Ах ты, радуга-дуга! —
Молвил странник. — Блеск твой пестр,
Как грядущее мое
И как райской птички хвост!
Радуга, ты словно арка
В честь того, что солнца мощь
Победила
Гром и дождь!
Радуга, ты далека,
Точно ближний городок!
День скончался, ночь близка,
Непролазна грязь дорог!
Не пророк я, но пророчу:
К ночи в город не добраться!
Нынче в городе девицы
Мной не будут любоваться.
Очень жалко мне бедняжек,
Но ведь кто же виноват,
Что не аист я вот этот
И, увы, я не крылат!
Что ж поделать? Вероятно,
У дороги здесь, во мгле,
Мне придется мокрым боком
Присоседиться к земле?
Нет, хоть я и глупый Ишток,
Не такой я простачок!
Заверну-ка я на ближний
Хуторок!
Милый хутор! Может статься,
Воры там приют нашли,
Но бесстрашен тот, чье злато
Не добыто из земли!
Там труба дымится — ergo,
Там на кухне топят печь,
Ergo — высохну и даже
Сытым спать смогу я лечь!
Что за счастье, что за радость,
Что я логику учил!
Vivat школам! Без науки
Я б сего не заключил!»
Хуторочек мрачный,
Очень небольшой,
Притаился в самой
Глубине степной.
Обветшал
И полусгнил
Вроде старых он
Могил.
Как сиротки у надгробья
Мертвой матери грустят,
Несколько деревьев жалких
Возле домика стоят.
Мастером возведено
Это чудное строенье,
Но оно —
Добыча тленья.
Обвалилась штукатурка,
Ставни с окон сорвались
И, быть может, с ураганом
В даль степную унеслись.
В безнадежности тоскливой
Перед дверью пес лежит,
На врага он и на друга
Одинаково ворчит.
На дворе старик батрак…
Шло бы дело ничего,
Если только бы топор
Сам работал за него.
Этот хутор
В пуште мокнет,
Будто
Целым миром проклят.
Подошел поближе Ишток,
И невольно мысль явилась:
«Здесь нашествие монголов
Все еще не завершилось!
Все равно!
Пусть Тимуры, Чингис-ханы здесь таятся,
Но —
Мне их нечего бояться!»
И вошел…
Татар не встретил,
Лишь старушку
Он заметил.
Та старушка угли в печке
Ковыряла кочергой
И юнец рассыпал бисер
Перед старою каргой:
«Добрый вечер, тетушка!
Как здоровье, матушка?
Здравствуйте, любви голубка,
Бабки моей бабушка!»
Но достойная особа
Прервала: «Иди к чертям!
Ты куда пришел, бродяга?
Не корчма здесь! Видишь сам!
Мы не будем всех бродяжек
На ночь глядя принимать!»
Но юнец ответил нежно:
«О моей прабабки мать,
О любви моей голубка,
Я не выжил из ума, —
Я бы к вам не постучался,
Если б не настигла тьма…»
Так он начал. Только речи
До конца сказать не мог —
Погнала его старуха
За порог.
Закричал он, упираясь:
«Не дури!
Кто хозяин в этом доме?
Говори!»
«Я — хозяин! Что угодно?» —
Чей-то голос прозвучал,
Будто колокол подводный
Глухо в море зазвучал.
Был хозяин сед как лунь,
Лик морщинистый был хладен.
Так он и стоял, старик,
Неприступен, безотраден.
Так стоял он, будто крест
На погосте, одинок,
А вокруг — студеный мрак,
Белый снег лежит, глубок.
И казалось: в сердце старца
Целое кладбище было,
Где могил полно и радость
В первую легла могилу.
Резвости цветной платочек
Живо Ишток с шеи снял
И почтительно
Сказал:
«Сударь! Я — усталый путник
И ночую где придется…
Хоть еще я не замерз,
Но и пот с меня не льется!
Ливень гнался вслед за мною,
Промочил меня слегка.
Разрешите посушиться,
Посидеть у камелька!
Если б и еще кусочек
Доброты могли вы дать,
Я б воспользовался ею,
Чтоб остаться ночевать!»
Читать дальше