Шандор Петефи - Стихотворения. Поэмы

В верности поклявшись цезарскому стягу,
Я по гроб останусь верен клятве этой.
Если научусь я нарушать присягу,
Как сама поверишь ты в мои обеты?
Пожелай другого, сжалься надо мною,
Или я уйду с разбитою душою».

Между тем Мария тихо, молчаливо
Любовалась им и втайне ликовала:
«О, как хороши души его порывы!
Я его себе таким и представляла.
Что же делать мне? Для нашего блаженства
Стать отступницей, пойти на отщепенство?»

И она сказала с яростью притворной:
«Если, оказалось, ты такой безбожник,
Что не покорился истине бесспорной,
Что ж, ты не уйдешь отсюда, ты — заложник.
Раз пренебрегаешь ты постелью брачной,
Есть другая спальня, там темно и мрачно».

Потайную дверь Мария отворила.
Рядом был застенок с черным эшафотом.
Глянул Вешелени, но не страх унылый,
Жгучий стыд покрыл его холодным потом.
«О, глупец! — вскричал он. — О, глупец влюбленный,
Простотой своей и страстью ослепленный!

Я предвидел ведь, подозревал ловушку
И пришел, однако, к своему позору!
Где помощник твой? Поторопись, подружка!
Кончены мои с тобою разговоры.
Обезглавь меня, зарой в могильной яме
И укрась мой холм ослиными ушами!

Тот, кого сам бог войны щадил в сраженье,
Женскими руками глупо пойман в сети!
Но при чем тут ты и это обвиненье?
Каждый жнет, что сеял. Это я в ответе!
Приступай скорей к заслуженной расплате.
Не тебя, себя я предаю проклятью».

«Думать брось о плахе! — женщина вскричала. —
Не на плаху, нет, сюда, в объятья эти!
Силы нет такой, чтоб между нами стала.
Жребий наш записан на одной планете.
А чтоб честь твоя осталась без изъяна,
В вере я сама отступницею стану.

Мне единоверцы не простят разрыва.
Близ тебя я, верно, справлюсь с этой болью.
В будущем, надеюсь, вникнут справедливо,
Почему я тут не доиграла роли,
Почему в итоге я не удержалась
И в воительнице женщина сказалась.

Я стыжусь, что я платила дань актерству,
Унижая тем военные доспехи.
На плечах мужчины это не притворство,
И война не шутка и не для потехи.
Роза, цвет любви, вот в чем одном по праву
Женское оружье, женская держава».

Через день в Мурани загремели пушки,
Только это были залпы холостые,
Громовой салют на свадебной пирушке
Князя Вешелени и его Марии.
Долго ли на этой свадьбе пировали,
Не слыхал, но знаю лишь, что без печали.

Двести лет спустя я был тут мимоходом.
Шума прежней жизни не было в помине.
Розы осыпались грустные пред входом
В старую Мурань, забытую твердыню.
Розу я сорвал. Быть может, роза эта
Выросла из праха женщины воспетой.

«Так и есть! Идет по следу
И догонит вот сейчас!
До чего же смертоносно
Злобное сверканье глаз!

Беспощадно он стегает
Лошадей.
Нагоняет, настигает!
Во весь дух летит, злодей!

Ваша милость,
Провалитесь к черту в ад!
Не гонитесь, отвяжитесь!
Смилуйтесь, вам говорят!

В этой пуште хватит места.
Неужели трудно нам —
Вам направо, мне налево —
Разойтись по сторонам.

Если это вам угодно,
Я вам низко поклонюсь:
Проходите восвояси,
Видите — я сторонюсь!»

Так один юнец смиренный
Ливень убедить хотел…
Не свернул с дороги ливень —
С дикой злобой налетел.

А юнец?
Так и стоял он,
Будто Цезарь, увидавший
Брута с блещущим кинжалом,

И, как будто Цезарь, тогой
Он прикрыл лицо свое…
Да, прикрылся бы он тогой,
Если бы носил ее.

Но стоял он величаво,
Не дрожа, не трепеща,
Будто бы имел две шубы
На плечах поверх плаща.

С превеликим равнодушьем
Он промолвил: «Подождем!
Коль не я, так гром небесный
С этим справится дождем!

Всем на свете христианам
Я примером послужу,
Потому что я крещенье
Бесконечно прохожу!

Но крестить меня вот этак —
Все равно что негра мыть!
Отмывайте, как хотите,
А меня не изменить!

Может дождь, я допускаю,
Смыть одежду мою,
Но никак с меня не смоет
Философию!