Когда же он взвился превыше
Скоплений звездных,
Когда уже проник, наверно,
Он в центр вселенной,
Тогда предстал пред ним создатель
Всего живого.
Тот, кто мирами управляет
Единым взглядом,
И свет живет во взгляде этом,
И света этого крупица
Зовется Солнцем,
Вокруг которого вращаться
Назначено Земле с Луною.
И воззвала душа людская,
Купаясь в божьей благодати,
Как лебедь нежится в прозрачной
Воде озерной:
«Господь, мой бог, мое блаженство,
Вот я — одна твоя пылинка!
К тебе взлетел, чтоб распластаться
Перед тобой
И рассказать: я сын твой верный,
Тобою послан в путь жестокий,
Но не ропщу, благословляя
Тебя, отец небесный, ибо
Ниспосланное испытанье
Есть знак любви твоей, о боже!
Я знаю, что тобой я избран!
Земные люди измельчали,
Забыв тебя, рабами стали,
А рабство — всех грехов начало.
В грехах погрязли
Дети рабства,
И человек пред человеком
Склоняется! А кто способен
Вот так склоняться перед ближним,
Тот, господи, есть твой хулитель!
Тебя, господь, позорят люди,
Но так не может длиться вечно —
Вновь обретешь свое величье!
Ты дал мне жизнь, отец небесный,
Я посвящу ее тебе,
И будет ли за то награда —
Не думаю об этом я!
Ведь каждый раб готов трудиться,
Когда награду посулят,
Но без надежды на награду
И без желания наград
Трудился я и снова буду
Трудиться точно так и впредь!
И будет мне вознагражденьем,
Что из несчастнейших рабов
В людей вновь превратятся люди…
Хоть грешники они, но все же
Я их люблю. О боже правый,
Дай света, боже, дай мне сил,
Чтоб ради ближних потрудиться
Мне не напрасно удалось!»
Такую речь душа сказала
И возвратилась с небосвода
Обратно в тесную каморку,
Где тело ждет ее, застыв.
И вот мужчина содрогнулся,
Озноб прошел по телу,
Холодный пот блеснул на лбу
Въявь это было или снилось?
Въявь. Потому что спать хотелось.
Устал летать. И на ресницы
Уселся сон. И человек
Свое измученное тело
Приподнял и понес, шатаясь,
К соломенному тюфяку.
И вот
Тот самый,
Кто недавно
Беседовал на небе с богом,
Теперь валяется на грубой
Подстилке, где-то на полу.
Пал на солому благодетель
В тот час, когда владыки мира,
И палачи, и нечестивцы
На шелковых подушках снят.
В последний раз ночник мигает,
И гаснет язычок усталый,
Рассеивается за окошком
Ночная тьма.
Вдаль уплывают тайны мрака,
Заря, садовница вселенной,
Проснувшись, рассыпает розы
На стекла окон городских.
А вот и солнце. Луч рассвета
Ложится на чело мужчины,
Как золотой венок,
Как теплый
Блестящий божий поцелуй.
Раздача текста «Национальной песни» перед типографией Ландерера и Хеккенаста 15 марта 1848 г.
(Из газет того времени).
Кто ты, чудесное созданье?
Кто ты, мужчина?
Одеянье
Твоей души —
Плащ огнецветный,
Из звездных сотканный лучей,
Но тело у тебя одето
В лохмотья! А в карманах — пусто.
Тебя с семьею мучит голод,
И праздником считаешь ты,
Коль свежим хлебом удается
Украсить непокрытый стол,
Но осчастливить мир ты хочешь
Такими благами, каких,
Увы, не можешь обеспечить
И для семейства своего!
Свободный вход имея к богу,
Попробуй-ка явись ты в гости
В господский дом. Тебя не впустят.
Ты вольно с богом говорить,
Но если богача окликнешь,
Он даже и не обернется…
Есть люди, что тебя сегодня
Святым апостолом зовут,
Другие же тебя готовы
Назвать злодеем, святотатцем.
Кто ты? Откуда происходишь?
Родители тобой гордятся,
Иль от стыда горят их лица,
Коль о тебе заходит речь?
На чем рожден ты? На дерюге?
А может быть, и на парче?
Я мог бы рассказать подробно
О жизни этого мужчины.
Я расскажу… А если б кистью
Изображал я эту жизнь,
Меня преследовал бы образ
Ручья, берущего начало
Среди неведомых утесов,
Текущего через ущелья,
Где стаи воронов ютятся, —
Ручья, который с гор стремится
И спотыкается о камни,
И вечной болью стонут волны…
Часы провозгласили полночь,
А ночь была жестокой, зимней,
Ее тираны — Тьма и Холод —
Владычили над целым миром.
В домах таились люди. Кто бы
Стал искушать богов небесных
В такую ночь под вольным небом?
На улицах, где так недавно
Томились и толкались люди,
Все было пусто, точно в руслах
Иссохших рек. И в том безлюдье
Скитался лишь один безумец —
Вихрь…
Он по улицам метался,
Как будто бы оседлан чертом,
Который огненные шпоры
Ему в бока вонзал…
Гневливо
Он вскакивал на крыши зданий,
И в трубы лез,
И мчался дальше,
И выл в простуженные уши
Глухой, ослепшей зимней ночи,
Затем тот вихрь вцепился в тучи,
Когтями разодрал их в клочья;
В испуге звезды задрожали,
И, как утопленник, всплывая
Меж туч, луна заколыхалась.
Но вот уже через мгновенье
Вихрь снова мощным дуновеньем
Укутал в тучи
Луну и звезды,
И на землю с высот небесных,
Как птица хищная на жертву,
Он ринулся,
Но уцепился
Лишь за расшатанную раму
В оконце ветхом,
Встряхнул ее и вырвал с треском
И, насладясь переполохом,
Умчался прочь со страшным смехом.
Был город пуст. Кому охота
Гулять в такую ночь? Но все же
Вот путник… Иль, быть может, призрак —
Его обличив неясно…
Идет… все ближе он… и видно,
Что это женщина. Но только
Останется загадкой мрака,
Кто это — дама под вуалью
Иль просто нищенка в лохмотьях?
Она несмело огляделась
И вдруг увидела карету,
К ней воровским подкралась шагом,
Удостоверилась, что кучер
На козлах дремлет преспокойно,
И тихо приоткрыла дверцу…
Ворует? Нет, наоборот, —
Кладет в карету что-то… Дверцу
Захлопнула и исчезает…
И вот открылись двери дома,
Выходят господин и дама,
Они идут к карете. Сели.
Бич свистнул. Лошади помчались.
Но что за крик внутри кареты?
То дама взвизгнула. В карете
У ног ее пищит дитя!
Читать дальше