Зинаида Миркина: Нескончаемая встреча

Птицу – в небо, рыбу – в воду,
Вот и вся моя свобода.
Вот и весь мой хлеб насущный,
Вот и вся вода живая, —
Если Дух к Тебе отпущен,
Он не жаждет, не желает.

В облаках крыло купая,
Вечно в небе кружит птица.
Если Дух неисчерпаем,
То куда ему стремиться?

О, ветер, ветер! Что такое
Июльский ветер? Дрогнул вяз,
Ель всколыхнулась. Нет застоя,
И быть не может. Кто-то нас
Как бы касается перстами,
И мы в своей земной судьбе
Не брошены. Нет, мы не сами,
Совсем не сами по себе…
Мы – чьи-то. Кто-то нас, как струны,
Натягивает. Тронул… дунул
Чуть слышно, и – Тебе всю жизнь
Отдам, лишь раз еще коснись!

Что это? Горе или радость?
Что было и что будет впредь?
Не знаю. Да и знать не надо.
Мне надо только замереть…

Я знаю путь, которым Бог
Приходит в мир, – через порог
Невидимый, сквозь узкий мост
Над пропастью. Сей путь есть рост
Стволов и света и любви
И нарастание в крови
Такого жара, что вот-вот
Насквозь пронзится небосвод,
И вспыхнет солнце посреди
Пространств и в глубине груди.
И прогремит со всех сторон
Хвалебный гимн, вселенский звон
До звезд поднявшейся волной —
И завершится тишиной .

Тише, мысли… Муза, тише!
Не мешайте мне расслышать
То, что дарит жизнь и силу,
То, что в вас не уместилось…

Дух, как деревья и вино:
Чем старше он, тем совершенней.
Прекрасной старости дано,
Взглянув сквозь смерть, как сквозь окно,
Так просто видеть воскресенье…

В наш век Оно воскресло снова,
Когда век этот изнемог, —
Единственное в мире Слово.
Короткое как выдох: Бог.
Единственное. И едино
Для всех и через всех – насквозь!
Собор из всей вселенской глины,
Где все сверкнуло, все нашлось

Иссохнувшие океаны,
Затопленный, забытый лес,
Цветы и люди, реки, страны —
Всем канувшим противовес.
Одна единственная гиря,
Перетянувшая всю твердь,
Всю кровь и боль – все крики в мире,
Уравновесившая смерть.

Се есть . Так сдвинься, дай дорогу
Извечному, мгновенный век!
Я – человек, зачатый Богом,
Чреватый Богом человек.

Несу. Ращу. И вот – блеск чуда,
Сквозь тяжесть и сквозь глину – высь.
Плотину прочь! Долой запруду!
Мой плотный век, посторонись!

Мой век идей, мой век развалин…
В мой век на слом пускали храм.
В мой век топтали и пытали
Все что с небес сходило к нам.

Глушили лязгом пил хоралы,
Бросали вниз колокола.
А музыка не умирала
Вся в корчах, в судоргах – жила.

Ей вновь выламывали руки, —
В крови, истерзана, гола,
Она жила, дробясь на звуки,
На тыщи криков – но жила.

Жила еще… Все тише, глуше:
«Пустите!..» – звонный след в ночи…
«Я принесу вам с неба душу,
Дам небо, душу дам!..» – Молчи!

Ты не дала голодным хлеба,
Ты – лишь мираж в пустыне, дым.
Зачем нам сны, зачем нам небо?
Нам – плотным, явным и земным?

Поем земными голосами
И вместо храма строим дом.
И где добро, где зло – мы сами
Земным рассудком разберем.

Взлетел топор, сверкнула плаха —
Как богу зримому – свеча.
За твердость рук, за точность взмаха
Обожествили палача.

Ослепшие от блеска стали,
За вышний перст принявши нож,
Радели люди и кричали:
Как красен он! Как он хорош!

Запретный плод Живого Древа
Познания Добра и Зла, —
Застрял он комом в горле Евы. —
Праматерь так и не смогла

Переварить его доселе.
И бедный муж ее не смог.
Они дышали еле-еле.
И вот тогда явился Бог…

Вечерний город. Тень. Волокна
Теней и шорохи трущоб.
Дома и окна, окна, окна,
Налезшие звезде на лоб.

Дрожащими огнями далей
Откуда-то с конца земли
Они входили, подступали
И вот вплотную подошли.
Надвинулись сплошным экраном.
Весь окоем закрыли мне.
Век написал их крупным планом,
Оставив нас наедине – огни и Душу.
Эта чаща огней, мелькающих вокруг,
Хор одиноких, хор просящих,
Бесшумный лес просящих рук.
Кого они так долго просят?
Кто спутал все их колеи?
Кто им поможет? Кто их бросил?
Да чьи они?
Мои?.. Мои?..
…
Этот дом стоял на Пресне,
Где-то в гуще тополей.
В этом доме жили песни,
Жило солнце на столе.