Array Антология - В координатах мифа

Тем – начну… С цуккини нежным, что сулит здоровью рай,
Леди в поисках прилежных путешествует online.

За окном взбесилось море, чахнет в садике трава.
С «Миром» [10]всем о вкусах споря, эта Женщина – права!

Надкусив макушку кекса, Госпожа вперяет взгляд:
– Нет беды священней секса, нет весомей – клоунад!

Мир падет и вновь воспрянет, сути следуя мужской,
но вполне приличным станет лишь под женскою стопой.

Так пускай себе глотает золотую пыль торгаш!
Что Мадонна нынче справит, знать, возьмет на карандаш.

Что как душу продал Диве? Что как жизнь – не для услад?
Секса нет любви правдивей, нет священней – клоунад.

Однажды в погоне за пеной морскою
река потеряла названье свое,
зато познакомилась с шумным прибоем
(как спутницам он вдохновенно поет!),

минутку с приливной волной веселилась, —
щекою коснулся громада-утес,
и – в бездну за сонмами искр опустилась,
а соло прощальное ветер унес.

Некто необходимый —
жаль, что покинул,
а мог бы повременить!
Тропу, что прочерчена мимо,
подтвердил он и сгинул.
Оставил памятью жить.

Я нимфа, нереида,
в речном родном краю
на валуне зеленом
уселась и пою.

Щекочет мне колени
блестящей рыбки хвост,
она все ловит тени
порхающих стрекоз.

Сестра моя наяда
из горного ручья
шлет лепестки к нарядам,
их собираю я.

Я нынче шью на диво
тунику из листвы,
вот облачусь под ивой
и в волосы – цветы.

Нежна и беспечальна,
от грота моего
назавтра отлучаюсь
сопровождать богов.

Возлюбленной женою
пирующим явлюсь,
рождение героев —
удел наяд и муз.

Капризы властелинов —
не шутки наших дней,
но их сердца – в долинах
таинственных напей.

Здесь чутких дев круженье,
их песни, игры, смех,
и все – для настроенья,
для грез и для утех.

Я нимфа, нереида,
в речном родном краю
на валуне зеленом
уселась и пою.

Лови, подруга рыбка,
серебряную нить,
и вот еще улыбка —
запомнить и забыть.

Спи, усни, родной сынок, нежная ладошка,
забралась под теплый бок плюшевая кошка.

Ночью в ящике стола шепчутся рисунки,
паровозик из угла прозвенит на струнке.

Куклы в доме заведут тихую беседу
и у ног присесть дадут зайчику-соседу.

Наконец-то сон возьмет мишку заводного,
греет душу и ему ласковое слово.

Птичка щелкает в часах тише, тише, тише,
из укромины впотьмах верный Дрема вышел.

Спи, усни…

По инею скачут вороны на школьном на поле:
орех притащили, то лапкой, то клювом его
(до первых снегов им охота насытиться вволю!),
и вот с тридесятой попытки орех раскололи,
но тут огорченье: под панцирем нет ничего.

Ничтожен конфуз, и надежда, как птица, крылата:
достанется впредь не труха и сухой червячок
тому, кто бодра, терпелива, нагла, ноздревата!..
Газон не пустует, уже прибежали ребята,
откинуты бутсой скорлупка и мокрый сучок.

Коронным прискоком вороны закончилось дело.
Однажды случится весна и иссякнет мороз,
напористый, звонкий ручей, и вожатый умелый,
и бот рукотворный – завертятся споро и смело,
в путь, «Крепкий Орех», и да здравствует
metamorphose!

Дрогнет сердце пятым тоном —
с Ленинградским метрономом,
точен шаг его и скуп,
«бу, туп, бу, туп…» —

для скорбящих не умолк.
Марширует в День Победы
братство прадедов и дедов —
полк, полк, полк, полк.

Голос комнат опустевших
и руин оледеневших,
лом в охвате бабьих рук —
стук, стук, стук, стук.

Под крылом кровавым стяга
испытать несметных тягот
их принудила война —
сполна, сполна.