Array Антология - В начале всех миров

Спит Мари. И не видит камень, припасенный в его руке.

Я знаю: имя мое цепное
Тебе однажды вгрызется в глотку,
Утробным ревом своих созвучий
Из сердца вырвав огромный клок.

Я приношенье творю ночное,
Для диких духов готовлю откуп —
Судьбы, жестокой и неминучей,
Хочу приблизить заветный срок.

Я знаю: руки мои – изломы
Тебя опутают, как удавка,
Тяжелым грузом придавят плечи,
Отнимут самый последний крик.

Я пробираюсь в твои хоромы,
Крадусь сквозь сырость и тьму, как навка.
Твоей погибели злой предтечей
Послужат рута и базилик.

Я знаю: цвет моих губ кровавый
Тебя наполнит огнем до края,
Опалит душу, сломает волю
И бросит куклой к моим ногам.

Я с заговором поджигаю травы,
Я отнимаю тебя у рая,
Тебе сплетая иную долю
И обращая к моим Богам.

В рассветном солнце сияет терем,
Оскалив окон своих провалы.
Я ожидаю тебя и нервно
Считаю ворох шальных минут.

Ты быстрым шагом проходишь в двери,
Покорней пса или приживалы,
Я заклинаю: – Служи мне верно.
И навсегда оставайся тут.

Сказочник, щурясь, выдохнул едкий дым
И написал: мол, «однажды, давным-давно».
Право, ну сколько можно? Давным, давным…
Будто вы все со временем заодно.

Дай угадаю – дальше «жила-была»?
Это клише, мой милый, давно избито.
Может, хоть раз принц свалится из седла
И на принцессе не женится храбрый рыцарь?

Что ты окрысился? Мне твоя руготня…
Я же бездарность. Не мне поучать великих.
Но, раз история пишется про меня,
Может, позволишь прибрать за собой улики?

Да я не спорю! Жила. Хорошо жила!
Нет же, не в башне и не за семью замками.
Прясть из соломы? Да в жизни я не пряла!
Золото? Милый, ты передышал духами!

Ладно же, ладно! Пиши, как хотел, пиши!
Вот до абсурда попался мужик упрямый.
Только исправь: мой отец не считал гроши,
Не приводил во дворец, сговорившись с мамой.

Брысь с табуретки! Тебе говорю, тебе!
Чуть что не так – или топится, иль в петлю.
Да, Румпельштильцхена я не звала в нужде,
Не становилась супругою королю.

Брось сигарету. Уже тяжело дышать.
Мне от твоих мучений, ей Богу, тошно!
Коли решишься истину рассказать,
То подойди и спроси меня, мой хороший.

И я отвечу: жила. Хорошо жила.
Пела, плясала, носила цветные юбки.
Шила наряды из купленного сукна
И продавала табак, мундштуки и трубки.

Так бы и длилась спокойная эта жизнь,
Если б один обалдуй не пришел к прилавку,
Не хорохорился, не козырял тузы,
Не перенюхал последнюю всю поставку.

Был неуклюж, перепуган, нелеп, смешон,
Ты никого не узнал в этом силуэте?
Если смущался – прятался в капюшон,
Но продолжал обещать все-все-все на свете.

Знаешь, я верила сладким его речам.
Всем своим сердцем быть с ним навсегда желала.
Но что мне делать теперь, ты подумай сам,
Раз такой сказки тебе, мой хороший, мало?

Месяц щурит глаза, улыбается невредим.
Я убил ее, Отче! Четырнадцать долгих зим
Миновало с тех пор, как она почила в грязи,
Распустилась цветами багряных кровоподтеков.

Я убил ее, Отче! И горек свершенный грех.
Я любил ее больше, чем ты возлюбил нас всех,
Но четырнадцать зим на дорогу ложится снег,
Унося ее влагой в ржавелые пасти стоков.

Я любил ее больше, чем пламя любило сталь.
Я дарил ей сусальное золото и хрусталь.
Но в жестоких руках беспощадна твоя скрижаль —
Неоспоримы страшные приговоры.

Я живу в новом мире четырнадцать долгих зим.
Я брожу по дорогам, ненужен и невредим.
Я убил ее, Отче! И холод полярных льдин
Гонит бесов в моей груди смоляные норы.

Я любил ее больше, чем рабские спины плеть.
Я хотел ей владеть. Я всего лишь хотел владеть!
А не видеть, как мягких волос завитая медь
Утекает на снег, расцветая закатно-алым.

Я живу в новом мире четырнадцать долгих зим.
Жду, что небо разверзнется. Жду, когда сгину с ним.
А она за плечом. Ослепителен яркий нимб.
Почему же, Господь? Почему она не кричала?