Array Антология - За границами снов

Она лежала на земле уже добрых два десятка лет и медленно превращалась в город. Планета с паршивым магнитным потенциалом – никаких ресурсов для лечения такой зверюги, никаких шансов, что передача дойдет до командования флота.

Ее звали Москва, и ее шкура покрывалась алыми разводами, когда трудолюбивые местные пчелы носились от одного дерева к другому, опыляя сонные мясистые цветы, и ее капитан писал тонкими перьями водоплавающих птиц сказки, за которые ему вручили пару десятков бессмысленных премий в столице государства, чьим городом стал его корабль.

В своих снах она видела себя злой женщиной, идущей по серому снегу. В своих снах она звала своего капитана, но он никогда не возвращался – он сказал: ты меня предала.

Она просыпалась-вздрагивала, по коридорам проносился вой сирены, и в каюте мужчина, заперший форму в самом дальнем отсеке склада, зажимал рот ладонью, чтобы она не слышала. Он выходил в коридор и брел на мостик, и засыпал в капитанском кресле, пока в городах его новой страны тиражи его сказок раскупались в мгновение ока.

И ему снилось, что он идет по серому снегу в городе, дышащем тяжелыми металлами и густой черной пылью, что он зовет ее по имени, но лишь клаксоны желтобоких такси отвечают ему нескладным хором, когда алое солнце заваливается за горизонт с грязной руганью на губах.

Голодные корабли томятся в мелкой бухте. Вода лишь хрипло кашляет, не может петь – море ушло, море отплыло в закат, как оплывают свечи неровными волнами, провожая догорающее пламя. Корабли дремлют, паруса-веки вздрагивают на терпком, пахнущем горячими камнями ветру. Зима в пустыне жарка, но она зима – кораблям нечего пить, кораблям нечем петь, сонные крабы царапают их днища любопытными клешнями, глядят выпученными глазами. Ждут.

Корабли помнят свои имена, но сейчас им кажется, что каждый из них зовется – Ожидание. Море сипло вздыхает остатками просоленной до последней молекулы воды, море поводит волнами, из-под которых – верх неприличия – выглядывает каменистое дно.

На мачтах кораблей обиженными воронами сидят их капитаны – вечные мальчишки с седыми бородами, вечные девчонки с резкими морщинами у глаз. Кутаются в потертые, задубевшие от морской воды тулупы, в проеденные крабами шали.

По весне они сбросят свою старость, и корабли, широкой грудью разбивая волны, лягут на курс – куда их поманит пение моря, куда им предскажут царапины на днище.

В малиновом, как отпечаток губ на стекле, мареве тонет город. Город-орган: тонкие башни, кружевные стяги, хрустящие от морской соли.

Город охраняет море, янтарное, сонное, заслоняет широкой грудью от пресных ветров земли.

Длинномордые звери с блестящими от росы карминовыми спинами степенно движутся по узким древним улицам, везут повозки от почтовой службы, пекарен и типографий.

Как только море откроет глаза, орган выдохнет низкую ноту, рассеивая туман-морок, и мир ускорится.

И вот уже улицы, мощенные медово-желтым камнем, полнятся напевной речью, на каменистых пляжах дети с рук кормят волны крошками утреннего хлеба, напитанного сладким, душным запахом ушедшей туманной дремоты.

Белые стяги, поскрипывая между жерновами ветра морского и ветра земного, передают новости с материка. Порой в передачу вклиниваются голоса птиц, и тогда звери городских извозчиков замирают, навострив уши, и шумно втягивают воздух ноздрями, а шерсть их тонких шей стоит дыбом.

После полудня сытое море дразнит город высокими волнами, тот в ответ поет высокие ноты, и летние кафе, не знающие зимы, заполняются зеленовато-острыми ароматами пышущих жаром обедов.

Из глубины материка идут караваны, чтобы успеть точно к прибытию корабля из-за моря. Еще за день пути от города вестовые птицы, сложив крылья, круто разворачиваются в воздухе, едва не сталкиваясь с землей, и возвращаются домой. Караваны продолжают путь, и песочной масти вьючные звери, такие же длинношеие, нервно дергают ушами.

Люди, прибывающие в город впервые, надевают мягкие плотные наушники, приглушающие звучание города, и потрясенно озираются. Ночью спят беспробудным сном, сраженные неожиданно обрушившейся на мир тишиной, чихают во сне, когда марево поднимается над улицами и вползает в дома. Редко улыбчивый дворник заметит среди городского мусора наушники – погрозит городу пальцем с затаенной радостью: в голос улиц вольется новый чужой напев, кто знает, из какого далека. Дети выучат новую колыбельную – петь засыпающему морю: спи, море, всю ночь спи, дай дорогу кораблю огромному, в твоих руках беззащитному.