Array Антология - Книга осенних голосов

И странный старец, жалкий и облезлый,
на коего я глаз поднять не смею:
его глаза – тоскующие бездны, —
не может быть, о боги! Одиссеем…

Эней, что ветер…
Путь его морей
немного растрепала только буря…
И он в соленой зыбкости лазури
уверенней, чем на земле твоей
обетованной…
Гость, любовник, бог…
А ты врачуй его от черной порчи.
А он и прозорливее, и зорче:
в кармане ветра – тысячи дорог…

Разумно строен гордый Карфаген,
но не нашлась, увы! для ветра гавань.
И в голове у ветра – не дырявой —
мурлыкает мотивчик перемен,
а остальное – в сущности – мертво.
Обузой для тебя – душа и тело…
…как своего костра не разглядела
при первом дуновении его?

Эней, что ветер…

Дальним эхом, отголоском
за Орфеем – тих мой шаг —
призраком, послушней воска,
сквозь Аидов полумрак.

Мне забвенье винным соком,
растекаюсь пеленой…
Мнится, мнится: в дне далеком
не была ему женой.

Вестник он иных верховий —
не летейских стылых вод.
И в его горячей крови
нет летейской – не течет!

Речь его слепым пожаром,
а касанье, точно ток…
Мне милей его кифары
асфоделевый росток.

Отзвуком я, бледной тенью
за пришельцем – тих мой взгляд —
по камням и по ступеням,
чтоб вернуть его назад.

Шелест платья… Камень лижет
несговорчивый подол.
Вверх ступени… свет все ближе —
зло, горчайшее из зол!

Бестелесность… бессловесность…
беспросветность… век бы шла
в неизбывность, в неизвестность…
оглянулся… довела…

Косы не расплетать: нет той руки,
которая волос коснуться вправе…
и если все ж Харон той лодкой правит,
то знаю я название реки…
не будоража тайных, тихих смут,
прозрачных и дымящихся в них теней,
проникнуть в плоть цветущих там растений,
в лугах, где те растения цветут…
стать асфоделью – траурным цветком,
вбирать дождя живительные струи
всем телом, как вбирала поцелуи
того, о ком нельзя уж языком
земным и человечьим – бесполезным…
косы не расплетать…
последний мыс…
еще не зимородком – камнем вниз,
коль не смогла сберечь его от бездны…
косы не расплетать…
нет той руки…

Смиренье… Забиться средь сумрачных впадин.
Со склепом сродниться (до юности жаден!),
врасти в его своды, беззвучно стеная…
Невинная, дивная дева Даная.

Смятение… Стены изрыты очами.
Дни слепорожденные стали ночами.
Скрестившая руки над бездной, нагая…
Бессмертная, вечная песня – Даная.

Томление плоти. Зов в жилах, под кожей…
Даная на брачном затихшая ложе
в предчувствии чуда (счастливый – свободен!) —
дождя золотого меж жаждущих бедер…

День – холмам и ночь – пещерам —
бесконечен трудный путь.
Но, на мир слепой ощерясь,
полюбить не позабудь

этот вкус родной и горклый
(мир тебе – любовь и кров).
И не зря в твоих аортах
бьет шальная эта кровь…

Девочка совсем – тростинка —
в куклы бы тебе играть.
Поперек – твоя тропинка,
вдоль – закон, и власть, и рать.

Вынесешь ли эти глыбы?
Выдюжишь? Два бугорка —
грудь твоя… несет погибель
эта бурная река…

Завивай густые кудри,
в зеркальце весь день дивясь,
мажь курносый носик пудрой…
Не к добру со старцем связь.

«Будь разумна, Антигона», —
целый мир тебе поет.
Слышишь, белая ворона?
Это камнем вниз полет…

И при жизни он был трупом:
жизнь его и мрак, и смрад.
Что так глупо, что так тупо
ты твердишь, что он твой брат?..