Array Антология - Книга осенних голосов

Танцуй, пылающий цветок!
Лоза сухою стала веткой.
И так случается нередко,
когда заглохнет кровоток.

Греми, тяжелая река,
стреми невидимые воды,
где ни прощенья, ни свободы
не обещают берега…

В горницах ли, в гробницах —
мне все равно, где быть.
Жизнь умерла в глазницах
вместе с простым – «любить».

Красную вижу Трою
даже в кромешной мгле.
Пусть и меня зароют
в мертвой моей земле.

Руки навек вкруг шеи —
их не разнять врагу…
Только одно умею:
верною быть могу.

Облако дождик носит,
яблоня носит плод…
Что же никто не спросит,
как мой сынок растет?

Нежная, глажу, глажу
Гектора – пусть уснет…
Не изменила даже
мужнин прекрасный рот

смерть, что во мне пустыней…
тихого упокой…
Руки мои пустые —
надобы никакой…

В горницах ли, в гробницах…
в муках тем птицам биться —
в Троях своих, в Путивлях —
в вечной мольбе о крыльях.

Я с тобой до ржавых глин…
помни жаркие ладони,
ночи, синевы бездонней…
я – одна и ты – один…

Мне не знать иных имен —
лишь твое, что ветер носит,
рот мой немо произносит…
это имя – вне времен…

Жалоба бездомных губ,
одичалых и голодных,
пьяных от тебя, свободных…
как губам ты этим люб!..

В крик изодрана гортань…
у простершейся над степью
по тебе и очи слепнут…
слез в очах ослепших – всклянь…

Будешь ты стрелой сражен…
будет город в прах сожжен…
но не будет, боги, равной
мне, счастливейшей меж жен…

Мрачна фракийская земля.
Окутан берег в муть и морок.
И в полнолунье слишком горек
вкус миндаля.

Миндаль, одетый в цепкий
плющ,
давно не помнящий Филлиду,
пропитан болью и обидой…
вкус вездесущ.

И с тенью Тартара в очах,
еще не верящий в потерю,
твой Демофонт шагнул на
берег…
миндаль зачах…

И о́бнял омертвелый ствол,
как о́бнял бы свою Филлиду,
когда бы о́тнял у Аида…
миндаль расцвел.

Пена у ног морская.
Девушки встали в круг.
Ласточкой Навсикая
в стае своих подруг.

Весело, звонко скачет
и по волнам скользит
солнцеподобный мячик.
Солнце вошло в зенит.

Из травяной постели,
словно соленый бог,
с тиной на стройном теле…
Только один глоток

соли, что жгуч и сладок…
Взгляд, что с небес огонь…
В шепоте мягких складок
путается ладонь…

Водоросли, ракушки
мне б по одной снимать…
В спальне пустой подушки
жадно потом сжимать…

Только одно касанье…
запах его волос…
Сущее наказанье:
ветер корабль унес

в старость, где Пенелопа,
и возвратит едва ль
голос, как моря ропот,
губы его – миндаль…

Долго белье стираю —
надо бы поскорей…
…Помнит все Навсикая.
Спит еще Одиссей…

Ослепла даль. И горизонт линялый
не радует разнообразьем цвета.
Бунтует море: катит вал за валом.
Ни знака Одиссея, ни привета,

ни поступи, ни голоса, ни взгляда…
Как будто я ослепла и оглохла.
Как будто не живу, а где-то рядом.
Собака, что ждала, и та издохла.

Сидеть и ткать – и день-деньской за тканьем,
а ночью распускать ту паутину.
Изысканней найдешь ли наказанье,
бесцветней и безрадостней картину?

Цвета печали – серый, серый, серый —
с оттенками – от светлого до темных…
Полжизни ожидания – для верных,
особенно для тех, кого не помнят.

Едва ли дарит ласки только море
упругому, отзывчивому телу…
А у меня – троянский пепел в порах,
все высохло внутри, окаменело.